Новый цирк, или Динамит из Нью-Йорка

Фаберовскому, никогда прежде не обращавшему внимания на эти признаки великих сезонных переселений, вдруг тоже захотелось поменять что-то в своей жизни. Все вокруг стало раздражать его: и шикарная публика, заполнявшая вечерами окрестные рестораны и театры, и хозяйка, неизменно выключающая на ночь газ во всем доме и заставляющая тем самым читать при керосиновой лампе, и сосед, отставной майор Поуэлл, оравший по ночам у себя в спальне внизу на первом этаже. Три дня Фаберовский не находил себе места, и чтобы унять нервное возбуждение, он с утра отправлялся в путь и шел пешком до самого Сент-Джонс-Вуд, где прохаживался по Эбби-роуд мимо дома Когенов, стараясь представить, каков он внутри. На третий день вечером он вернулся домой на Арунделл-стрит в твердой решимости поселиться в облюбованном доме, сел на колченогий хозяйский табурет, написал распоряжение своему солиситору и приложил к нему чек на расходы.

Оставшиеся до рождества дни Фаберовский провел в бесконечных хлопотах. Для начала он нанял у зеленщика Перкинса фургон и договорился, что тот перевезет его вещи в Сент-Джонс-Вуд, а хозяйке из вредности заявил, что не знает, будет ли он жить у нее после рождества, и что ответ он ей даст вместе с деньгами за прошедшую неделю в сочельник вечером. В понедельник двадцатого к нему заехал Адольфус Коген и сообщил, что накануне вывезли всю мебель, и он может завозить свою. В тот же день Фаберовский выкупил из ломбарда старое кожаное кресло с подлокотниками, письменный стол красного дерева, стоивший ему когда-то десять фунтов, каминные часы со стеклянным колпаком и барометр, дорогой сафьяновый бювар, подаренный Ольгой Новиковой в память совместной работы в «Пэлл Мэлл Газетт», а также весь зимний гардероб, заложенный еще ранней весной. Затем он отправился в магазин Эрцманна на Тотнем-корт-роуд и приобрел за пять гиней спальный гарнитур с матрасами, умывальником и бельем, которые вместе с вещами из ломбарда были отправлены в новый дом.

Несколько дней ушло на сборы. Когда хозяйка поняла, что он намерен съехать, она велела всем домашним следить, чтобы постоялец не уехал, не заплатив. К утру сочельника гостиная была заставлена стопками перевязанных книг и заколоченными ящиками, у стенки лежали на боку пустые книжные полки, рядом с камином на крытом кожей офицерском сундуке стояла сидячая ванна, забитая до самого верха всяким мелким скарбом. В полдень он расплатился с хозяйкой, явился мистер Перкинс с двумя приказчиками и погрузил все в фургон, а Фаберовский съездил на Хаундсдич в польский магазинчик Северина Сосиковского, где радушный хозяин предлагал истосковавшимся по отчизне польским душам портреты Понятовского и Мицкевича, огромные карты Польши до разбора в границах 1794 года, польские календари и «Потоп» Сенкевича. Только здесь можно было купить к рождеству перники и маковцы, живых карпов и готовые польские блюда в горшочках. В результате поездки Фаберовский на торжественную трапезу имел чудесного карпа под серым соусом с капустой и горохом, и рулет с маком на сладкое, хотя ему пришлось одолжить у хозяйки пару тарелок и столовых приборов. Муж хозяйки, которого он встретил на лестнице с гусем подмышкой, пригласил его на следующий день на обед, похваставшись, что председатель их «гусиного клуба» в этом году закупил отменных гусей, и Фаберовский с большим удовольствием отказался от приглашения, сказав, что как раз завтра переезжает в собственный дом.

Должно быть, это обидело хозяев, потому что газовый вентиль они закрутили на полчаса раньше, чем обычно, и трапезу поляку пришлось заканчивать на подоконнике при свете уличного фонаря, потому что керосиновая лампа уже уехала с вещами. Однако это уже не могло испортить Фаберовскому праздничного настроения. Он собрал немного чешуек от карпа, усмехаясь, положил их в бумажник — тетка Лёнчиньска уверяла его в детстве, что после Нового года они обратятся в монетки, — и отправился на рождественскую мессу в кафедральную католическую церковь в Кенсингтоне, где должен был служить сам кардинал Маннинг.

Когда после мессы он вышел вместе со всеми на пустынную улицу, кто-то взял его за плечо.

— Пан Фаберовский?

Поляк обернулся и увидел перед собой толстого человека в котелке и с пенсне на носу.

— Не уделит ли пан Фаберовский мне минуточку своего драгоценного времени? — спросил человек и пригласил поляка в кэб, где уже сидело двое.

Фаберовскому не хотелось общаться с соплеменниками, но они были, скорее всего, от Брицке, поэтому он забрался в кэб и приготовился, что ему скажет толстяк, усевшийся от него по левую руку.

— Нам стало известно, пан Фаберовский, что вы поселяетесь на Эбби-роуд. Это так?

— Так.

— Ваш отец остался должен нам кучу денег, пан Фаберовский.

— Так вы, значит, не от Брицке?

— От кого? — удивленно переспросил толстяк.