Новый цирк, или Динамит из Нью-Йорка

Присутствие Ашуэлла на «Адриатике» сильно тревожило поляка. Он очень ясно представлял себе их первую встречу наедине. «Вы едете в Нью-Йорк, мистер Фаберовский? Очень хорошо, я покажу вам, как у нас в Америке обращаются с мошенниками». Вот он, паук, сидит на углу стола и скалит зубы, бросая в сторону своей беззащитной жертвы насмешливые взгляды.

Фаберовский отвел взгляд от банкира и остановил его на своей визави. Американка пристально изучала мужчин за столом. Она быстро потеряла интерес к Барбуру, долго и пристально разглядывала Мактарка, словно препарируя его на анатомическом столе. «У нее красивые серые глаза», — неуклюже подумал Фаберовский, когда мисс Дуайер, густо покраснев под пудрой, начала ковырять вилкой костлявую рыбу.

— Леди и джентльмены, — Ашуэлл жестом подозвал стюарда, — предлагаю для начала выпить за знакомство.

Последовав совету Мактарка не наедаться и сославшись на то, что ему надо проведать Крапперса, состояние которого внушает опасения, Фаберовский покинул собрание. Но к Крапперсу поляк не пошел, а вместо каюты поднялся по главной лестнице на прогулочную палубу.

Здесь уже было совсем темно, правого берега не было видно вообще, только вдали виднелись огни судов, идущих по проливу между Англией и Ирландией. «Адриатик» приближался к выходу в залив, ветер уже начал многообещающе подвывать в снастях, из трубы в черное небо валил черный дым. На крыле мостика стояли в непромокаемых плащах, блестевших в смутном свете из рулевой рубки, капитан и пожилой толстый лоцман.

— Трап с левого борта! — скомандовал капитан, и они с лоцманом вошли в рубку.

Фаберовский тоже перешел на левую сторону. По мелководью, ближе к пароходу, ветер гнал крупную рябь, дальше впереди, уже в заливе, был виден черный силуэт плавучего маяка с двумя мачтами, на одной из которых ослепительно ярко горел белый фонарь. От него в сторону «Адриатика» направлялся лоцманский бот с поднятыми парусами.

Внизу затопали матросы и с руганью выкинули за борт веревочный трап. Капитан с лоцманом вышли на левое крыло и старый моряк неспешно перелез на ванты.

— Говорят, пассажиров сегодня привез Джо? — спросил лоцман у капитана, спускаясь вниз в шлюпку, буксировавшуюся у борта парохода. — Ну, желаю, чтобы все обошлось.

— Отваливай! Полный ход!

Фаберовский увидел, как шлюпка с лоцманом отвалила в сторону и исчезла в темноте за кормой набиравшего ход парохода. Ему хотелось еще постоять на воздухе, но внизу, на верхней палубе, уже стали раздаваться пьяные голоса. Обед закончился и Ашуэлл мог в любой момент подняться наверх. Поэтому Фаберовский поспешил укрыться в каюте и завалился спать.

Ночью началась качка, повешенный на двери ольстер раскачивался, словно пьянчуга, и размахивал рукавами. Внезапно пробудившийся вдовец и трезвенник в каюте напротив в истерике вызвал стюарда и потребовал, чтобы его гроб не раскачивали, ведь когда он хоронил жену, ее несли к могиле покойно и уважительно. Стюард стал терпеливо объяснять, что на этом месте при переходе из Ливерпуля в Куинстаун всегда качает, но вдовец на полуслове захрапел и больше не просыпался до самого Куинстауна.

В восемь утра звук гонга разбудил Фаберовского на завтрак. Успокаивающе дышала машина, в каюте Крапперса перекатывались по полу пустые бутылки. Фаберовский умылся, привел себя в порядок и вышел в коридор. За портьерой в каюте вдовца раздался протяжный стон, и Фаберовский решился заглянуть к соседу. Крапперс стоял на коленях перед диваном, положив голову со слипшимися волосами на залитую коньяком синюю подушку. Рядом с ним на диване лежала библия, заложенная фотографией покойной жены, и порожняя бутылка из-под виски. Похоже было, что безутешный абстинент уничтожил за ночь все свои запасы спиртного и будет очень раскаиваться в этом, когда проснется.

Вчера Мактарк посоветовал Фаберовскому записаться у стюарда на утреннее время для посещения ванной комнаты, куда всегда много желающих, но поляк этого вовремя не сделал и потому решил записаться хотя бы на сегодняшний вечер. Однако очередь на грифельной доске рядом с дверями ванной была расписана на весь день до полуночи, а весь закуток в конце коридора был заполнен раздраженными дамами с полотенцами в руках.

— Почему моя фамилия стерта с доски?! — возгласила за спиной у Фаберовского мисс Дуайер. — Стюард записал меня на восемь часов!

— Потому, милочка, что вы опоздали, — сварливо сказала бухгалтерша Стиринг. — Уже двадцать минут девятого.

— Ну и что с того, что я опоздала?

— Мы вообще удивились, что вы решили принять ванну, — буркнула, прячась за спину бухгалтерши, юная мисс Кэри. — Мой папа говорит, что американки не любят брать ванну.