И через несколько минут, уже успокоившись, подумав о чём-то своём, Гудин задал Платону весьма пространный вопрос:
–
Иногда старички, националист и национал-социалист, потихоньку издевались над полукровком.
Но и Алексей никогда в долгу не оставался.
На реплику Гудина по поводу его хамства:
Алексей неожиданно схамил старшему:
А на попытку принизить Алексея перед Платоном, Гудин подучил новый отпор местного гения:
Но смеху над Алексеем или над его шутками хватало и без этого:
С покупкой иномарки он стал немного важничать.
Когда человек садится за руль, у него тоже меняется его качество, тем более психология. Он чувствует себя величественно и более защищённым.
Теперь он ощущал себя настоящим клерком, офисной интеллигенцией, причём привилегированной, элитной, и даже, может быть, элитарной.
Молодые представители элитной, или элитарной офисной интеллигенции были вполне нормальными людьми, но, и как все, немного шизофрениками.
Но периодически, то ли от усталости, толи от раздражения, а может и от зависти, отягощённой неправильным питанием и беспорядочным, а может даже непорядочным, образом жизни, Алексей всё же иногда срывался на своих коллегах мужчинах, причём мелкой пакостью и элементарной жидовской подлостью. При обсуждении стариками какого-то нового понравившегося им фильма, он безапелляционно заявил им:
Уже оставшись без вышедшего от них третьего лишнего, Гудин поделился с Платоном своей болью, говоря о Лёшке:
И действительно, подколка имела под собой некоторое основание.
Алексей учил своего старшего сына игре на скрипке. Этим он хотел поднять культуру старшего в высоком смысле слова. Но он совершенно не обучил его элементарным правилам общения с окружающими, потому, что сам был с ними не в ладах.
Даже, входя в помещение, где сидели одни взрослые люди, Арсений никогда не здоровался и вообще молчал, как будто кругом была пустота.
Поэтому этот, может быть и одарённый мальчик, казался простым дебилом.
И недаром говорится, что яблоко от яблони недалеко катится!
Почти аналогичная ситуация была и у Алексея с его отцом, с той лишь разницей, что старший Ляпунов давал младшему, что сам мог, умел и хотел, но далеко не всё, что надо было бы дать.