Своим рвением делать добро Платону и своей уверенностью в своей же непогрешимости, коллеги напоминали ему, чуть ли не Святую Троицу, где Гудин, Ляпунов и Павлова были, соответственно, Бог-отец, Бог-сын, а вместо Святого Духа здесь выступала Богородица.
Иногда Платон, как в душе художник, ловил себя на мысли, что лица его коллег почему-то иногда бывают симпатичны, а они сами, каждый из них, имеют, в общем-то, не такой уж и плохой габитус, но только всегда удивляют его своими «харизмами».
Он думал о своих коллегах, сидя в трамвае, спиной к его боковой стене, соответственно лицом к проходу. Напротив него встала обыкновенная девушка в джинсах. Только Платон успел мельком оглядеть её, в том числе оголённую талию, как его чуткого носа коснулся ещё слабый запах нестиранных женских трусов. Более того, вскоре он почувствовал ещё и тошнотворный запашок её немытого, потного пупка. На его счастье девушка вскоре вышла.
Наверно, ночевала не дома!? – решил знаток проблем молодёжи.
А я своим девушкам всегда давал возможность подмыться! – возгордился он своим былым.
Войдя в здание, и ещё не успев дойти до своего рабочего места, Платон услышал разговор Надежды по телефону. Она рассказывала кому-то о лечении своего колена. Платон, естественно, слышал только обрывки фраз на этом конце повода:
А после короткой паузы:
И после очередной короткой паузы:
Но затем совсем, совершенно загадочное:
Платон, кивнув ей через открытую дверь, прошёл к себе, невольно слыша продолжение.
Теперь Надежда перешла на темы отдыха и домашних дел:
А потом она перешла на советы и рецепты питания:
Платон дальше уже не слышал, удалившись по делам в глубину склада.
Иногда он записывал за своими коллегами их забавные и неправильные высказывания и помещал их в свой роман, дорабатывая там.
Со временем он отшлифовал свой стиль до потери девственности.
Дома он набирал на компьютере текст, распечатывал его и разрывал, ставшие уже не нужными, черновики.
Почти полвека Платон периодически разрывал в клочки свои разные черновые бумажки. И каждый раз лист вначале рвался не пополам, а как-то наискось, примерно на одну треть. И почему так, он не мог понять. Видимо всегда тянул листок как-то криво?!
Вечером Платон попытался прочитать Ксении свои наброски, но та почему-то заартачилась, на что возмущённый автор сразу прореагировал:
Тут же, с ещё не прошедшим возмущением, Платон вспомнил и о своих хвостатых питомцах.
С этими словами он приласкал пушистых и не очень, сразу оттаяв душой и приободрившись телом.
Платон по утрам здоровался со всеми своими кошками, гладя каждую ото лба к шее. А те умилённо подставляли свои носики в ожидании ласк хозяина, курлыкая ему в ответ что-то своё.
Они подходили все сразу, но давались хозяину в руки по очереди, с каким-то внутренним достоинством, не мешая друг другу.
Все четыре кошки Платона, мать и дети, были дружны между собой.
Но особой взаимной дружбой были замечены Тиша с Соней, старший брат с младшей сестрёнкой-дочкой. Они были неразлучны и на даче, постоянно играя в салочки, под Солнцем отдыхая на пару на крышах сараев. Потому они получили от Платона ещё и прозвища «Отелло и Дездемона», и «Сладкая парочка».
Платона неожиданно осенило. Вот у кого и габитус и харизма, причём в гармонии!
Платон ушёл ужинать на кухню. Но вскоре стук ножа, разрезающего сыр, мгновенно оторвал кошек с мест и занятий. Но тревога оказалась ложной. В этот раз хозяин и сам лично отделался малым кусочком лакомства, объясняя уставленным на него голодными глазкам: