Нравственный образ истории

Нам, ныне живущим, больно сознавать, что прежней Императорской России больше нет. Но вместе с тем, приходится смириться: земное на земле не вечно. Третий Рим, как категорию духовную, нельзя отождествлять со светским государством. Держава Православия достигла меры возраста при Иоанне Грозном. Он положил начало Империи, но он же и предвидел её конец. Потому, учредив, а затем свернув свою Опричнину, Грозный завещал потомкам: «Образец учинен». Он имел в виду совершенную Божию Опричнину - малое Царство избранных «не от мира сего» людей, которые в грядущем времени должны противостоять царству антихриста. Внешняя блестящая Держава Российская для этого не подходила. Потому ни суровый к врагам Отечества Царь-миротворец Александр III, ни сын его, Святой Царь-Мученик Николай II, уже не могли остановить процесс духовной деградации общества. Высшая знать, разночинная интеллигенция, военная элита, соблазнённые масонством, уже сознательно (если можно сие назвать «сознанием») вели дело к революции и сами растлевали народ. Большевики лишь пожинали то, что было посеяно «народовольцами», «декабристами», а задолго до них - Петром I, который, упразднив Православное патриаршество, всеми силами насаждал западное идолопоклонство (античные статуи, картины, эротику), насильно учил русских европейским манерам, танцам и модам, табакокурению и пьянству. Самого Петра учили кукуйские немцы. Но ещё раньше кто-то неизвестный наставил Царя Алексея Михайловича и убедил патриарха Никона (1652-1666 гг.) произвести неслыханно жестокую реформу Русской Церкви на греческий манер. Кто внушил Никону эту фразу: «По роду я Русский, но по вере и мыслям грек»? Или Никон не знал, как некогда Иоанн Грозный ответил иезуиту Поссевину: «Ты говоришь, что ваша вера Римская с Греческою одна: но мы держим веру истинную Христианскую, а не Греческую». Правота Грозного подтверждалась благочестием, чудесами великих Святых Российских и неприятием Флорентийской унии, от чего в 1441 г. произошёл разрыв с греками. И если в старых церковных книгах имелись какие-то мелкие ошибки, вкравшиеся по вине переписчиков, то из-за них допустимо ли было проклинать, истязать и казнить сотни тысяч людей, желавших единственно сохранить святые традиции векового Русского Православия? Как можно было в одночасье, явочным порядком, предать анафеме всё своё - ради отнюдь не вселенского, а только новогреческого книжного буквализма? Тем более, что устранение старых погрешностей привело к появлению новых ошибок, наделанных самими «правщиками». И стоило ли это всё огромных жертв, понесённых Православным народом России?

Уврачевать раскол не удаётся до сих пор, хотя число староверов теперь уже ничтожно. Но в XVIII-XIX веках «раскольники» составляли многомиллионную оппозицию, принимали участие в бунтах Разина, Пугачёва, воевали на стороне других врагов Российской Империи, а вельможи и дворянская молодёжь тем временем заражались западным вольнодумством. Так и пришли в итоге к революции.

Вот, собственно, и всё, о чём нам хотелось сказать в третьей книге. Встреча с правдой не всегда приятна и легка, и дознаваться до неё порою трудно. Тем не менее правда, словно свет в конце тоннеля, окрыляет душу надеждой, помогает верить и любить даже врагов своих, как заповедано.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Насколько верно мы смогли ответить на вопрос о надобности изложения истории в её нравственных образах, судить не нам. И тем не менее, надеемся, читатель уловил ту мысленную нить, которую старался развить автор, что история есть притча поучительная. Но не только это. Нам со школьной скамьи внушалось, что у России не было истории до Рюрика. И даже такой авторитет как В.О.Ключевский (1841-1911 гг.) без тени критики доносит до читателей своих пресловутую «варяжскую» концепцию акад. А.А.Шлёцера (1735-1809 гг.), называя её всерьёз «научным взглядом». Ключевский не цитирует великого И.Е.Забелина (1820-1909 гг.), проф. И.Д.Беляева (1810-1873 гг.), которых называет противниками сей теории. И о других наших историках в связи с нею вовсе не упоминает. А вот, как Шлёцер полагал, пишет охотно: «До половины IX в., т.е. до прихода варягов, на обширном пространстве нашей равнины, от Новгорода до Киева по Днепру направо и налево, всё было дико и пустынно, покрыто мраком: жили здесь люди, но без правления подобно зверям... В эту обширную пустыню, заселённую бедными... дикарями, славянами и финнами, начатки государственности впервые были занесены пришельцами из Скандинавии, варягами». Далее можно не продолжать. Для немца Шлёцера мы «дикари», и всё у нас «покрыто мраком».