Нулевой потенциал

Снова друзья катили на север. Но на этот раз у процессии был иной вид. В автомобилях вместе с ними сидели агенты. Не приходилось сомневаться, что и шофер был сотрудником службы безопасности – пистолет оттопыривал легкую ткань его летнего шерстяного костюма.

Счастливчик Бронстейн ехал в передней машине, Горилла

Бейтс – в задней; из друзей Пана Сатируса с ним остался только доктор Бедоян.

Как и прежде, впереди шла машина, позади еще одна, но теперь в первой машине завывала сирена, и небольшая колонна двигалась, не останавливаясь нигде.

– Я под арестом? – спросил Пан Сатирус.

Человек, сидевший рядом с водителем, сказал:

– Тебе разговаривать не положено.

– Но я вынужден. Я регрессировал… или деэволюционировал… и поэтому испытываю потребность говорить.

Как человек.

Агент полез в карман пиджака.

– Это пистолет тридцать восьмого калибра. Другой пистолет заряжен капсулой с сильнодействующим наркотиком. Я получил приказ стрелять в тебя наркотиком, а если это не поможет, всадить в тебя настоящую пулю. Не разговаривай.

– Одну минуту, – сказал доктор Бедоян. – Это мой пациент.

– Он болен?

– Нет.

– Тогда он не ваш пациент. И не разговаривайте.

Пан Сатирус нежно взял доктора за руку своей большой рукой. Он не выпускал ее; казалось, он был испуган, но как можно испугать большого шимпанзе, совершившего полет со скоростью, превышающей скорость света?

Машины мчались, сирена монотонно завывала.

Наконец вереница машин свернула с автострады на мощеное шоссе и помчалась в сторону, противоположную флоридскому побережью, мимо песчаных дюн, маленьких тенистых прудов, болот, стад, бедняцких ферм и хорошо унавоженных плантаций, принадлежащих капиталистам, занятым промышленным выращиванием помидоров.

Пан Сатирус посмотрел на красные и зеленые шары, висевшие на кустах, и сказал:

– Мне хочется есть.

Агент сердито поглядел на него.

– Его надо кормить несколько раз в день, – сказал доктор Бедоян.

– Совершенно верно, – подтвердил Пан. – Потому что я вегетарианец. Даже в бобовых нет такой концентрации энергии, как в животных белках.

У агента был несчастный вид.

– Сказано вам – не разговаривать! – рявкнул он.

– Пан, у тебя был крайне разнообразный круг чтения, –

заметил доктор Бедоян.

– За мной ходили люди самых разнообразных профессия. Ночные сторожа в обезьяньем питомнике и биологических лабораториях нередко готовят себя к другим специальностям. Более перспективным, как сказали бы люди.

А когда я бывал болен, за мной ухаживали студенты-медики.

– Пожалуйста, перестаньте разговаривать, – сказал агент.

– Не перестану, пока меня не накормят, – отозвался Пан

Сатирус. – За разговорами забываешь о голоде.

– Мы будем там… куда едем… через полчаса.

– Значит, я буду разговаривать полчаса.

– Так, – сказал агент. – А мне как быть?

– Выстрелите в меня капсулой, – ответил Пан Сатирус.

Чудно! Вчера я был в капсуле, сегодня капсула может оказаться во мне. Доктор Бедоян, вашему языку не хватает четкости.

– Я врач, а не лингвист. И зови меня Арамом. Это очень утешает меня, когда свет не мил, а впереди сплошной мрак.

Не мог бы ты выбрать для подрывной агитации другое время?

– Вы имели дело с шимпанзе и до меня, – сказал Пан

Сатирус. – В определенном возрасте с ними трудно, даже невозможно ладить. Они становятся крайне несговорчивыми. Наверно, у меня наступает этот возраст.

– Ну, перестань, – сказал доктор Бедоян.

– Один во враждебном окружении. Как вы думаете, мог бы я поступить в ФБР?

Те, что на переднем сиденье, оба хмыкнули.

– Тебе придется обзавестись дипломом юриста, – бросил через плечо шофер.

– Так вам пришлось окончить юридический факультет, чтобы стать шофером у обезьяны? – спросил Пан Сатирус.

– Иногда я занимаюсь не только этим, – ответил шофер.

– Нам не положено разговаривать, и мы не должны позволять разговаривать им, – заметил его товарищ.

– Я всегда могу найти работу на бензозаправочной станции, – продолжал шофер.

Доктор Бедоян вздохнул.

– В тебе что-то есть, Пан. Я не встречал никого, кто бы так легко сближался с людьми.

– Все любят шимпанзе, – сказал Пан Сатирус. – Однако шимпанзе любят не всех. Беда людей в том, что каждому непременно нужно заставить других полюбить его. Поэтому, когда появляется шимпанзе, люди чувствуют себя проще, свободнее.

Старший агент, сидевший рядом с водителем, заговорил:

– Черт возьми, а ведь ты прав. Когда я арестовываю кого-нибудь, то в девяти случаях из десяти его нельзя осудить, если он «не расколется». Но он хочет мне понравиться. И ему приходится сказать, почему он пошел на дело, чтобы я простил его. Чтобы я начал ему симпатизировать. Но он не может сказать, почему пошел на дело, и не сознаться при этом, вот тут я и беру его за горло. Что происходит с людьми?

– Не полностью эволюционировали, – сказал Пан Сатирус. Есть теория, которую называют телеологией; она утверждает, что у эволюции имеется цель, и когда формируется идеальное существо, эволюция кончается.

Шимпанзе? Я не слишком разбираюсь в телеологии, так как сторожу, у которого была книга, она наскучила уже через несколько минут и на следующее ночное дежурство он ее больше не принес.