Нулевой том

Проклятый 19-й орт: последнее время всю смену торчим там. Все забито рудой. Заслоны прогнили. Руда прет через верх и засыпает пути. Больше держать тут руду нельзя. Надо разгрузить орт во что бы то ни стало. Начальство распорядилось: все бросить, ликвидировать. И мы грузим. Все до одного, всю смену. Люковые стараются чуть-чуть приоткрыть заслонки. Главное, чуть-чуть. Иначе руда попрет – не остановить, завалит вагон, пути – все до кровли выработки. Называется это «слоеный пирожок».

За каждую погрузку болеем, как на матче. Пока люковые крутятся наверху, на полках у люка, мы стоим внизу и болеем. Это может случиться каждую минуту, под каждым люком, над каждым вагоном. Один вагон нагрузили – ничего, второй – ничего… и вдруг приоткрыли заслонку чуть больше, чем надо, – и поперло, поперло… и заслонку никак не закрыть, и уже засыпает люковых, и они спрыгивают, испуганные, к нам, вниз. И все мы стоим и смотрим, как прет и прет руда, течет, брызжет густая, похожая на цемент каша и урчит, чавкает при этом. А иногда рычит мощным ревом – выходит воздух. Мы стоим и смотрим: когда же она остановится?! Сколько еще нам поднавалит работы? Нам же все это разгребать лопатами! Вот и все. Вагон засыпан – его не видно. Между вагонами и стенами нет пространства. Состав схвачен посередине – ему уже не стронуться с места. Двумя серыми языками каша расползается в стороны. Медленно ползет к нам. Принимайся… «Слоеный пирожок»… С ним не справится машина – тут лопата и руки.

Руки, руки! Ах вы, мои рученьки! На что вы похожи… Кривые, тяжелые, набряклые. Не руки – клешни. В течение всего дня после смены не сжать кулака, не распрямить ладонь. Пойдешь на почту писать письмо – пальцы не держат пера. Вот она, та осторожность, с которой водят перо работяги… Вы видели на почте? А в начале смены так больно сжимать черенок!.. Но потом разрабатываются. И – раз-раз! Чирк-вшик! Чирк-вшик! Чирк – всаживаешь лопату понизу, забираешь кашу. Вшик – разгибаешься, тяжеленная лопата летит по кривой за голову к соседнему пустому вагону. Вшик – порода слетает с лопаты. Чмок – падает в вагонетку. Чирк-вшик-чмок! Чирк-вшик-чмок!

Лопата – это большая ложка. На четверых розданы эти ложки. Мы идем по двое с двух концов вагона, мы идем четверо – с четырех его углов. Кирюша должен встретиться с Колей. Главное, осилить свой угол не позже других. Если ребята раньше тебя справятся со своей работой, то молча, не подавая вида, набросятся на твои остатки. Надо как все. Надо поспеть.

Чирк – всаживаешь лопату под кучу, упираешься, налегаешь на нее всем телом, черенок – в пузо. И вот лопата вошла, но чавкающая масса не отдает лопаты, засасывает. Раскачаешь, вырвешь – освободится узкая полоска от каши. Вот ты и ближе к встрече с Колей. Но пока подымаешь лопату и сбрасываешь породу в вагонетку, пока опускаешь ее пустую – освобожденной полоски нет: наползла, заполнила ее жидкая каша. И снова по тому же месту – чирк! – все тем же движением. Мы, четверо, идем с четырех углов, не видим – только слышим друг друга. А каша все наползает на только что очищенное место, а ты – ни с места. И кажется: не сойтись нам никогда. Словно большая тарелка жидкой манной каши, и большая каша, и ты – ребенок и не хочешь есть, а мама требует, и ешь, и ешь, а каша не лезет, не лезет и не убавляется: жидкая каша возвращается и возвращается. Молочные реки, кисельные берега. Интересно, съел он, Кирилл, за свою жизнь вагон каши?

Чирк-вшик-чмок! Чирк-вшик-чмок!

Раздеваешься, раздеваешься… Брезентуха, ватник, свитер, фуфайка – все это лежит в куче поодаль. Голый по пояс. Кожу – не снять. А на стенках лед.

Чирк-вшик-чмок! Чирк-вшик-чмок!

Перекур.

Перекур.

Еще перекур.

Уже почти ничего не осталось. Коля виден во весь рост. Небольшая кучка разделяет нас. И еще немного под вагоном. Главное – очистить рельсы, чтобы подать состав вперед. Но, черт, как медленно тает эта уже никчемная кучка! Но вот стукнулись лопаты. Звякнули. Колина лопата и Кирюшина. Пути очищены. Можно подать состав. Свисток. Состав продвинулся на два вагона вперед.

«Вот теперь уж перекурю…» – расслабленно думает Кирюша, наблюдая погрузку. Мы сидим на лопатах, лениво курим, даже разговору нет. Следующий люк проходит без затруднений. И следующий. Но вот заело заслонку: люковые виснут на рычаге, прыгают, крутятся, как мартышки, – и никак. Еще бы – столько давит сверху! К нам подкатывается мастер. Мы сидим, безразличные, на него не смотрим: понимаем – подошел не просто так, а куда-нибудь послать хочет. Сидим, курим, безразличные.

А Кирюша взглянул на мастера. И мастер сразу же к нему:

– Молодец, Кирюша! Ты сегодня славно грузил… Небось стынешь теперь, разогревшись-то. Поди-ка погрейся, помоги люковым.

Кирюша встает разочарованно, вяло. Уж такое у него лицо: все на нем прочесть можно. Уж как ему неохота, сразу видно…

Встает и идет к люку. Люковые все кувыркаются – ни с места.