Нуреев: его жизнь

По первому же слову Нуреева Гослинги бросали все свои дела, лишь бы ему угодить. И их многочисленные друзья то и дело задавались вопросом: не уделяют ли они Рудольфу больше внимания, чем собственному сыну Николасу, бывшему на четыре года младше танцовщика? Рудольф и сам иногда задумывался над этим. Мод вручала ему с собой на репетиции жареного цыпленка, а по возвращении его всегда ждал любимый бифштекс. Близкая подруга Мод, Мюриель Монкхаус по прозвищу Тайни («Крошка»), тоже жила у Гослингов и помогала с приготовлением пищи. В дни спектаклей они садились за стол не раньше полуночи. После ужина Николас частенько включал проектор, чтобы Рудольф мог посмотреть фильмы, взятые для него напрокат родителями. Такие киновечера продолжались годами, пока Нуреев не просмотрел все великие классические фильмы, которые ему не удалось увидеть в юности, работы Эйзенштейна, Чаплина и братьев Маркс. Периодически Гослинг приносил домой для Рудольфа даже фильмы о «голубых». «Найджел просил меня выяснить у Рудольфа, что он предпочитает, – вспоминала Джоан Тринг. – Он просто обожал Рудольфа, и ему нравилось видеть его смеющимся. Мы подвешивали экран и усаживались на диван. Никто из нас не смущался; это и вправду было довольно необычно».

Близкая дружба с Рудольфом поставила Найджела в щекотливое положение: он был наставником, советчиком и чуть ли не отцом для танцовщика, который регулярно оказывался героем его рецензий. И хотя отзывы Гослинга о Нурееве отличались редкостным пониманием, психологизмом и проникновением в суть, он, в отличие от других критиков, не мог смотреть на танцовщика беспристрастно. Рудольф также сознавал, что рискует оказаться в зависимости от Гослингов. Но в то же время он не сомневался, что может им доверять: они никогда бы не предали огласке пикантные подробности его бытия, способные дискредитировать звезду в глазах консервативной публики. Даже когда Найджел начал с помощью жены писать о Рудольфе книги – сперва «Валентино Нуреева», затем «Образ Нуреева», а позднее «Нуреев и Фонтейн» – он ни единым словом не обмолвился о его эмоциональной и сексуальной жизни. Гослинги даже предпочли замолчать историю своей продолжительной дружбы с танцовщиком. Настолько деликатен был их подход, настолько присущи такт и чувство приличия, что в их размышлениях об основных ролях, работах и карьерных достижениях Нуреева Рудольф преподносится исключительно в выигрышном свете. А ближе всего к критике они подошли в рассуждениях о «протеевой сложности характера» Рудольфа. Но более турбулентные силы, управлявшие танцовщиком, остались скрытыми от взоров публики. Как хранитель легенды Нуреева, Гослинг еще менее был склонен говорить о нем плохо, чем сражаться на войне.

Другим доверенным другом Нуреева в те годы стала танцовщица Линн Сеймур, с которой он впервые сошелся в 1963 году, во время гастролей в Америке. Они оба страдали бессонницей и любили после спектаклей болтать по телефону. Да еще и сталкивались нередко друг с другом в галереях, клубах и кинотеатрах. Налет стилистики кабуки на поставленном чуть позже балете «Лики любви» подтолкнул Рудольфа дать Сеймур прозвище «Кабуки Лил», сократившееся впоследствии до «Лил». Яркая, но неприкаянная и такая же «посторонняя», как и Рудольф, уроженка Канады Сеймур стала выдающейся танцевальной актрисой своего поколения, одновременно своевольной и выразительной и на сцене, и за ее пределами. «Девочка-цветок» в Королевском балете, как окрестил ее Ричард Бакл, она отличалась от британских танцовщиц более округлой и дразнящей фигурой, что позднее удачно обыграл Кеннет Макмиллан во многих созданных для нее ролях. Подобно Нурееву, Сеймур приходилось бороться с несовершенством своего тела. «Мы оба понимали, что должны работать больше и усерднее, чтобы добиться результатов, которые нашим коллегам давались с меньшими усилиями. Отсюда и выросла наша симпатия друг к другу», – рассказывала балерина. Их сближению также способствовали присущая и Рудольфу, и «Лил» наклонность непристойно выражаться и разделяемое обоими чувство абсурдного, отчего их часто видели в студии корчившимися от хохота.