Нуреев: его жизнь

Присутствие Нуреева затеняло мужской состав труппы, но способствовало карьере двадцатилетнего Фрэнка Огастина – высокого и красивого ведущего танцовщика, чьи парящие прыжки и ударные бризе воле в роли Голубой птицы уже успели заслужить множество похвал. Занятия с Нуреевым пошли Огастину на пользу, и его выступления в паре с Кейи в па-де-де Голубой птицы положили начало их успешному партнерству – самому знаменитому в канадском балете. Сразу после своего дебюта в Нью-Йорке Огастин и Кейн вылетели в Москву для участия во Втором международном балетном конкурсе – своего рода балетной олимпиаде, проходившей в тот год на сцене Большого театра. В течение пяти месяцев имя Нуреева красовалось на афишах их труппы. И вот теперь Кейн и Огастин выступали в Москве, где его имя было под запретом. Дуэт станцевал па-де-де Голубой птицы из «Спящей красавицы» в роскошных костюмах Георгиадиса, вызвавших «возгласы одобрения» прежде, чем было исполнено первое па. В состав именитого жюри входили бывшие партнерши Нуреева Дудинская и Колпакова, примадонна Большого театра Майя Плисецкая, Алисия Алонсо, Джером Роббинс и Арнольд Хаскелл, британский критик, двенадцать лет назад высмеявший бегство Нуреева. «Им понравилось, как мы станцевали Голубую птицу… пор-де-бра и стиль были [Рудольфа]. Они этого не знали, но были очень впечатлены…» – вспоминала Кейн. Возможно, в протеже Рудольфа его бывшие коллеги увидели отблески самих себя.

Между тем русская часть жюри поставила им – а значит, и Нурееву – высшую оценку; ритмичные аплодисменты оглашали зрительный зал после каждой вариации. Номинированный Колпаковой дуэт удостоился первой премии за лучшее па-де-де в конкурсе, а Кейн получила еще и серебряную медаль, вызвав у публики новые «возгласы восхищения» при исполнении своей вариации в па-де-де Черного лебедя, которую она начала с двойных поворотов на аттитюд вместо традиционного одинарного (эту поправку в вариацию тоже внес Нуреев). Другими свидетельствами экспансии Нуреева в балете явились выступления австралийских танцовщиков Мэрилин Роу, разделившей серебро с Кейн, и Келвина Коу, ставшего серебряным призером в мужской категории. Нуреев отрабатывал с обоими своего «Дон Кихота».

Накануне вылета Кейн в Москву Рудольф позвонил ей из Лондона: не купит ли она для его сестры Розы меховую шубу? Карен и Фрэнку предстояло также танцевать в ленинградском Малом театре, поэтому вдобавок к спешно купленной шубе Кейн положила в свой чемодан несколько книг о Нурееве. Встретившись с ней в отеле, Роза в благодарность за подарки передала брату «бочонок» икры. По пути домой Кейн задержалась в Париже, чтобы повидаться с Нуреевым. Рудольф обрадовался икре, но ужаснулся выбору меха: «Вы купили ей ондатру?» – скривил он губы.

Рудольф прилетел в Париж, чтобы вместе с балетом Парижской оперы на сцене под открытым небом в одном из внутренних дворов Лувра дать несколько спектаклей «Лебединого озера». Все билеты на них были выкуплены[254]. В роли Одетты-Одиппии чередовались три балерины: Ноэлла Понтуа, Гилен Тесмар и приглашенная Наталия Макарова. Месяцем ранее состоялся сценический дебют дуэта Нуреев – Макарова; они станцевали «Спящую красавицу» и «Ромео и Джульетту» в «Ковент-Гардене». Многие предполагали, что взращенные в Кировском «перебежчики» неминуемо станут партнерами, хотя они никогда не танцевали в паре в Кировском театре. Но их восприятие музыки и исполнительские стили довольно сильно разнились, и своими первыми совместными выступлениями и Рудольф, и Наталия остались не удовлетворены. В отличие от точно следовавшей музыке Фонтейн, Макарова не соизмеряла свои позиции и шаги с музыкой; не случайно один из критиков озадачился вопросом: «А, может, она глухая?» Проторив себе на Западе дорогу самостоятельно, Рудольф ожидал, что то же самое сделает и Макарова. В результате она готовилась к их первому спектаклю «Ромео и Джульетта» одна, без Нуреева – Ромео. Они встретились на сцене только на генеральной репетиции, на которую Макарова явилась «с замысловатой ренессансной прической. Она «не слишком подходила к моей маленькой фигуре, – делилась потом балерина. – Я чувствовала, что Руди был ошеломлен моим видом, и вся репетиция вылилась в одно сплошное недопонимание: я путала свои выходы, декорации были шаткими, а балкон едва не разломался у меня под ногами».