Нуреев: его жизнь

А в августе того же года Рудольф продолжил танцевать роли Нижинского с балетом Нанси, вынудив Клайва Барнса написать о его «Призраке Розы»: «Его исполнение стало просто позорным». Вскоре после этого балет исчез из репертуара Нуреева. Тем, кто знал или подозревал о том, что Рудольф ВИЧ-инфицирован, было, по словам Барышникова, «совершенно понятно», почему ему так важно было выходить на сцену: «Отлучение от сцены означало смерть. Неважно, как он танцевал…» Молчание Нуреева о его болезни позднее вызвало полемику в кругах геев. Но Рудольф никогда не был политическим борцом. И, в любом случае, верил, что справится с болезнью, если будет ей противостоять достаточно решительно. Говорить о ней означало исполниться жалостью к себе и обречь себя на поражение.

Тем не менее, слухи о СПИДе преследовали Рудольфа в Америке, где журналисты в своем стремлении докопаться до правды вели себя более агрессивно. Но при любой попытке вторгнуться в его личную жизнь, Нуреев моментально прикрывался своей татарской броней, готовый к защите от внешнего мира. «Ясно же, это неправда, так к чему это пережевывать? – огрызнулся он на Льюиса Сигала из “Лос-Анджелес таймс”. – Я жив и здоров. Нету у меня никакого СПИДа… Теперь только и говорят: “У этого СПИД”, “У того СПИД”, – похоже, болеть им стало модно».

Несмотря на резкий ответ, Рудольф на самом деле беспокоился о своем здоровье. Уоллес Поттс рассказал ему о новом антивирусном препарате – ингибиторе ВИЧ под названием «азидотимидин» (АЗТ), который с марта 1987 года начали применять в Америке. Нуреев потребовал, чтобы Мишель Канези прописал его ему. Врач колебался. АЗТ только опробовали во Франции. А поскольку рекомендуемые тогда дозы были большими (1200 мг в отличие от сегодняшних 500 мг), Канези опасался, что побочные эффекты от его приема помешают Рудольфу танцевать. Хотя достоинства АЗТ оспариваются по сей день, препарат доказанно подавлял репликацию вируса СПИДа. В Америке Рудольф слышал о людях, которым назначали этот препарат, когда количество Т-лимфоцитов у них в крови падало ниже пятисот[306]. Но во Франции врачи прописывали ВИЧ-инфицированным пациентам АЗТ, когда количество Т-лимфоцитов опускалось ниже двухсот пятидесяти. Поскольку у Рудольфа этот показатель еще не понизился до такого уровня, Канези считал неблагоразумным давать ему лекарство, о котором он так мало знал. «Когда я сказал “нет”, он пришел в бешенство. Это была первая из двух наших крупных ссор», – рассказал потом врач. В конце концов, Канези уступил. «Побоялся, что однажды люди упрекнут меня в том, что я не прописал ему АЗТ», – объяснял потом он. Впрочем, Рудольф принимал пилюли крайне бессистемно. «Он каждый раз уходил от меня с тоннами лекарств, но всякий раз, когда я его навещал, я повсюду находил у него непочатые упаковки», – сетовал врач.

Однако со своими коллегами в Опере Нуреев был весьма щепетилен. Как-то раз на репетиции булавка балерины поцарапала ему щеку, и балетмейстер Патрисия Руанн инстинктивно вытерла с его лица каплю крови. «Не могла бы ты пройти со мной в уборную?» – попросил ее Рудольф. «Я решила, что он хочет, чтобы я что-то сделала для него. Но когда я вошла, он сказал: «Пат, вымой, пожалуйста, руки». Я начала что-то говорить, но он прервал меня: «Не спорь», – поделилась воспоминаниями Руанн. Его настойчивость тогда показалась ей странной.

С годами Нурееву все труднее становилось мириться с неуважением к себе. Любые проявления пренебрежения, реальные или воображаемые, только усугубляли его извечную подозрительность и заставляли апеллировать к кодексу лояльности. В октябре 1987 года Рудольф присоединился к Барышникову в бенефисе танцевальной труппы Марты Грэм в «Нью-Йорк сити сентр». В гала-концерте участвовала также легендарная прима Большого театра Майя Плисецкая, чье историческое появление на сцене с двумя перебежчиками стало очередным подтверждением перемены климата. Нуреев и Барышников танцевали в «Весне в Аппалачских горах»; Нуреев исполнял роль священника-евангелиста, Барышников – фермера. Рудольф давно хотел поставить этот балет в Парижской опере и уговаривал Грэм дать на это свое согласие, но Марта отказывалась. Из всех ее работ этот балет был наиболее близок ее сердцу: Аарон Копленд сочинил музыку специально для нее, и Марта впервые станцевала в нем со своим тогдашним мужем Эриком Хокинсом. К тому же Грэм сомневалась в том, что французы могут станцевать этот балет с подобающим американским «акцентом».