Нуреев: его жизнь

Альфия провела Рудольфа в комнату Фариды; мать лежала в полубессознательном состоянии. При виде немощной, тщедушной старушки, совершенно непохожей на ту энергичную и порой грозную женщину, какой ему запомнилась мать, Рудольф испытал шок. Фарида потеряла голос, и, хотя она изредка издавала слабый шепот, родным пришлось научиться читать по ее губам. Фарида глянула на сына, словно припоминая что-то. Рудольф увидел, как дрогнули ее губы, но с них не слетело ни звука. «Он настоящий?» – спросила она внучку. Рудольф захотел узнать, что сказала ей мать; Альфия объяснила. «Она подумала, что он ей мерещится», – вспоминала позже Альфия. Рудольф был удручен. Он не ожидал, что они не смогут поговорить друг с другом. Альфия оставила его наедине с матерью. Рудольф вышел из комнаты через час, безутешный: «Вы можете себе представить? Она меня не узнала!»

Разида бросилась к постели Фариды. «Ты знаешь, кто это был, мама? Ты узнала его?» «Да, это был Рудик», – прошептала Фарида. «Я прочитала это по ее губам, – вспоминала Разида, – но он был так расстроен, что не поверил мне, когда я передала ему, что она сказала».

Лилла тоже была серьезно больна, но даже в своем помутненном сознании она сразу же узнала брата. Когда он погладил ее по плечу, Лилла повернулась к Альфие и, просияв, вымолвила: «Рудик, Рудик». Увидев ее восторг, Рудольф поцеловал сестру. Но подавленный таким «воссоединением» с семьей, Рудольф не стал садиться за праздничный стол, накрытый для него Альфией. А лишь выпил стакан водки и закусил его хлебом с маслом. «Мы все ощущали смущение, – призналась Разида, представившая Рудольфа своему мужу Борису. – Было трудно завязать разговор. Мы не знали, что сказать».

Рудольф вышел из дома, побродил по знакомым с детства местам, но эта прогулка не развеяла его отчаяния. Фотографу из новостного агентства ТАСС поручили запечатлеть его визит домой. Но Рудольф не пустил его в квартиру матери, и тогда фотограф попросил поводить его по памятным местам. Рудольф согласился, и к ним присоединились Разида, его племянник Юрий и внучатый племянник Руслан. Нурееву хотелось посетить могилу отца, но мусульманское кладбище оказалось погребенным под метровым слоем снега, и пройти к ней было невозможно. Первой остановкой Рудольфа стал Уфимский оперный театр. Так как было воскресенье, у артистов был выходной, и никто его не узнал. Он попытался позвонить Зайтуне Насретдиновой – балерине, которая так восхитила его во время просмотра первого в его жизни балета. Но поскольку Советы настояли, чтобы поездка Рудольфа протекала без лишней огласки, никто из бывших коллег артиста не знал о его прибытии. И связаться ни с кем из них у Нуреева не получилось. Старый дом Рудольфа на улице Зенцова был уже снесен; на его месте вырос еще один безликий и бездушный многоквартирный дом. Прежде такой милый городской ландшафт стал преимущественно индустриальным. И Рудольф с трудом узнавал город. Проходя мимо вереницы старых деревянных домиков, он с грустью обронил: «Вот та Уфа, которую я помню». Однако таких районов в ней осталось мало. Школа, в которой учились Рудольф и Альберт, стала теперь балетным училищем и тоже оказалась закрыта; сторожиха в музее Нестерова раскричалась, когда фотограф попытался снять Рудольфа. Для нее, как и для большинства жителей Уфы, имя Нуреева ничего не значило.

На обратном пути в Москву Рудольф держался отстраненно; спутники чувствовали, что он разочарован. Люба с Леонидом встретили его в Домодедове – мрачном, заштатном аэропорту для внутренних рейсов, который произвел на Нуреева гнетущее впечатление. По дороге из Домодедова в Москву Рудольф сказал старым друзьям: ему нужно выпить, и что-нибудь покрепче. Потом они проговорили с ним несколько часов, и Рудольф удивил обоих своей откровенностью. Любу поразила сила эмоций, которые он скрывал от них в далекие годы их юношеской дружбы: «Он рассказывал нам, как боялся открыть рот из страха выдать свою провинциальность и как отчаянно он пытался восполнить недостатки образования…» Невзирая на все, что Рудольф повидал, прочитал и узнал на Западе, он сетовал, что «это были лишь обрывки информации», и «его образование так и осталось неполным».

* * *