Нуреев: его жизнь

21 февраля 1989 года Сильви Гиллем ушла из балета Парижской оперы. Это был первый удар в том несчастливом для Нуреева году. Известие о том, что Гиллем переманили в Лондон, чтобы придать волшебное очарование труппе Королевского балета, побудило газету «Монд» назвать ее потерю «национальной катастрофой». Только троим танцовщикам – Фонтейн, Нурееву и Наталии Макаровой – удавалось сотрудничать с Королевским балетом в статусе приглашенных артистов долгое время. Зато Гиллем первой удалось заключить с этой труппой долгосрочный контракт, позволявший ей контролировать свой репертуар и выбирать партнеров, спектакли и даже костюмы. Рудольф оказался хорошим учителем. Помимо двадцати пяти ежегодных выступлений с Королевским балетом, Гиллем была вольна танцевать где угодно, чего ей не давали делать в Париже. Сильви тяготили правила и иерархия Парижской оперы. «Ее стены стали давить на меня, – объяснила она свое решение об уходе в духе своего покровителя Нуреева. – Я хотела знать свое расписание на полгода вперед и решать [с руководством труппы], что буду танцевать. А мне говорили: «Если мы тебе это разрешим, все потребуют того же». А потом они стали говорить: «Мы уверены, что ты не уйдешь. Потому что это твой дом, мы тебя создали».

Никто не сыграл такой решающей роли в становлении Гиллем, как Нуреев. И ее неожиданный уход, безусловно, глубоко ранил Рудольфа. Из-за того, что Сильви перешла в Королевский балет, он лишь острее ощущал, что его предали. Гиллем продвигали как самую способную и самую гламурную балерину своего поколения (чему способствовала и стильная стрижка в стиле Луизы Брукс, заменившая шиньон). «Рудольф разозлился на меня, когда я ушла, – призналась со временем Гиллем, – но я не понимала, почему он не захотел мне помочь. Рудольфу не нравилось, когда люди ему перечили, а я очень часто бывала с ним не согласна и говорила ему об этом. Обычно мы спорили из-за балетов: либо он хотел, чтобы я танцевала в каком-то балете, а мне этого не хотелось, либо я хотела танцевать что-то, а он был против… Мы много ссорились». Помимо таланта и красоты Рудольфа привлекали в Сильви сила воли и сила духа. Настолько, что однажды он даже признался одному из приятелей: «Неужели она не понимает, что я бы на ней женился?» «Ему никогда прежде не встречались танцовщицы, которые вели себя с ним подобным образом», – рассказывала Джейн Херманн. По словам Луиджи Пиньотти, Гиллем сильно уязвила Нуреева тем, что не посоветовалась с ним, принимая решение. Однако, как худрук большой труппы, Рудольф не мог выделять ее больше, чем уже сделал (подобно тому, как в свое время Аштон не мог сделать большего для него самого). «Они были во многом схожи, – делился своим мнением Евгений Поляков, хорошо знавший обоих. – [Рудольф] покинул свой дом, [Сильви] – свой».

Уход Гиллем поставил Нуреева перед проблемой. На Сильви держались «Правила игры» – первый балет Твайлы Тарп для Парижской оперы. Рудольф заманил Тарп в Париж, гарантировав ей участие Гиллем в спектакле. В самом деле Тарп даже обозначила в контракте: без Гиллем премьера балета состояться не может. Тем не менее, хореограф храбро согласилась переделать весь балет и защищала перед прессой остальных танцовщиков труппы. «Когда репортеры спрашивали меня о «катастрофе», бегстве Сильви, которое, казалось, оплакивал весь Париж, я отвечала: “Парижская опера сильнее любого отдельного ее элемента”», – рассказывала Тварп. Как-то раз, оказавшись в гостях у Нуреева, Жиль Дюфур из «Шанель», создававший костюмы для «Правил игры», выразил сожаление по поводу ухода Гиллем. Рудольф сердито ткнул пальцем в ее фотографию: «Запомни: она никогда – никогда – не станет Марго Фонтейн, что бы она ни делала».

В благодарность Тарп за то, что она избавила его от еще одной возможной катастрофы, Рудольф устроил для нее после успешной премьеры балета небольшую вечеринку в «Ле Аль». Твайлу поразило, как он заказывал устрицы и шампанское: «Выходя далеко за пределы разумного, пока не почувствовал себя удовлетворенным». Рудольф в тот вечер прилично напился и – в знак приязни – укусил Тарп за руку (как некогда Ноэля Кауарда и Арнольда Шварценеггера). «Достаточно сильно, – засвидетельствовала Твайла, – чтобы следы зубов оставались на руке целый день».