Нуреев: его жизнь

Однако в середине сентября, в Бостоне, Робертсон не выдержала. Заглянув перед спектаклем в уборную Рудольфа и застав там артиста репетирующим с Гревом и балериной Бостонского балета Мари-Кристин Муи, Лиз заявила: она больше не может играть мюзикл в одиночку. В тот же вечер, в разгар представления, разразился жуткий скандал: Нуреев застал Кеннета целующим Муи! Взбешенный, Рудольф залепил ему оплеуху, да с такой силой, что Грев, не устояв на ногах, упал на пол. А потом эти двое так разорались друг на друга за декорациями, что их крики услышали даже актеры на сцене. Доиграть хорошо в таком скверном настроении Нуреев, конечно, не смог и провалил любовную сцену с Робертсон. «А ведь переверни он свою карьеру и добейся настоящего успеха в том мюзикле, его бы ждал блистательный триумф, – предположила Джейн Херманн. – Да только, не слыша хороших отзывов, он просто отрабатывал гастрольные спектакли ради денег. Сумма и вправду была большая, а деньги он любил, но они похоронили его шанс изменить что-то в своей актерской судьбе». Через несколько лет Рудольф признался Робертсон: «Помнится, я выступал из рук вон плохо в мюзикле “Король и я”». И Лиз не могла с ним не согласиться.

Грев оставил Рудольфа в Бостоне и наотрез отказался к нему возвращаться. Вскоре он уехал во Флоренцию танцевать в нуреевском «Дон Кихоте». И там познакомился с балериной, ставшей его женой. И хотя они с Рудольфом иногда встречались после этого и продолжали контактировать по телефону, их близким отношениям пришел конец. Нуреев и дальше консультировал Грева, но, когда тот спустя год надумал его навестить, Рудольф не велел ему приезжать. «Не хочу снова заваривать ту же кашу», – отрезал он.

* * *

Мучительная любовь пожилого мужчины к мальчику стала темой последнего полномасштабного балета, созданного для Нуреева. Премьера «Смерти в Венеции», поставленной Флеммингом Флиндтом по новелле Томаса Манна состоялась в Вероне в мае 1991 года. Поставленный на музыку Баха, балет явно содержал намек на личную драму Рудольфа. И Нуреев мог легко отождествить себя со своим героем – немолодым писателем Густавом фон Ашенбахом, одержимым влечением к красивому подростку-поляку Тадзио. Он знал по личному опыту, насколько власть полового влечения порою пересиливает разум. И балет получился до боли откровенной метафорой его закулисной ситуации: пока таинственная чума распространяется в Венеции, стареющий мужчина, сидя у моря, наблюдает за играющим светловолосым мальчиком, а его жизнь угасает. В числе первых критиков, посмотревших балет, был Джон Персиваль. «Блестящее исполнение [танцовщика] превалировало на сцене – как в его неподвижности, так и в его движениях», – отметил он.

К тому времени Нуреев уже успел станцевать в еще одной новой работе Флиндта – «Шинели», «скроенной» специально для Рудольфа незадолго до его участия в мюзикле «Король и я». Этот балет был основан на повести Гоголя о бедном мелком чиновнике, верящем, что новая шинель чудесным образом изменит его жизнь. И Нуреев представал в нем 51-летним мужчиной, каковым и являлся в действительности. Роль требовала, скорее, актерского мастерства, нежели технической виртуозности. Позже Флиндт признавал: хотя хореографическая канва принадлежала ему, все детали продумал Рудольф. Балетмейстеру понравилась трактовка танцовщика. Особенно его подача образа героя, Акакия Акакиевича, – в «фарсовой» чаплиновской манере. Критики тоже единодушно одобрили исполнение Рудольфа. На сей раз, дружно отметили они, он не состязался с более молодыми танцовщиками или, что еще хуже, – с самим собой, только более молодым.

И все-таки воспоминания о юном Нурееве витали в воздухе, когда в ноябре 1989 года он вернулся на сцену Кировского – впервые после 1961 года. Его пригласил художественный руководитель балетной труппы театра и бывший соученик Олег Виноградов. Минуло тридцать два года после ослепительного дебюта Нуреева в дуэте с Дудинской. И тем не менее он принял предложение Виноградова – ему очень хотелось еще раз станцевать на сцене Кировского. Чтобы показать россиянам, каким танцовщиком он стал на Западе, Нуреев выбрал роль Джеймса в «Сильфиде» – одну из первых ролей, которым его обучил Эрик Брун. Но в Ленинград Рудольф прилетел с больной ногой, а потом – во время репетиции со своей 20-летней партнершей из Кировского, Жанной Аюповой, – порвал еще и икроножную мышцу на другой. Проявив несвойственное ему благоразумие, Нуреев предпочел танцевать «Шинель». Однако Виноградов наотрез отказался заменять спектакль. И репетиции «Сильфиды» под руководством его старой подруги и партнерши Нинель Кургапкиной обернулись для Рудольфа изнурительным опытом; он часто останавливался передохнуть. И, по словам Кургапкиной, постоянно спрашивал ее: «Ну что, танцевать мне? Или лучше не стоит?» Нуреев был убежден, что Виноградов решил его унизить. «Не знаю, почему я это делал. Возможно, ребячество… но я ведь из школы Марго Фонтейн… Если ты можешь стоять, значит, можешь и танцевать». Позднее Рудольф жаловался друзьям, что Виноградов его «угробил».