Нусантара

А текущий сбоку Чиливонг уже начинает шуметь, постепенно превращаясь в горную реку.

На горизонте маячат, почти не приближаясь, силуэты Салака и Геде — гор, у подножия которых и находится цель нашей поездки — Богор.

Но вот и Богор. С прямого как стрела шоссе сворачиваем на полого закругляющуюся улицу, с правой стороны которой расположены обычные (для Явы, конечно) дома, а справа — ограда парка. Смотрим во все глаза на купы огромных деревьев, на непролазные островки гигантского бамбука. Глаз не успевает охватить всего многообразия растительности, хотя машина уже замедлила ход и въезжает в ворота президентского дворца. Большая лужайка, на ней пасутся олени Аристотеля, похожие на наших пятнистых, но более крупные и с шерстью тусклого темно-бурого оттенка. Машина останавливается у караульной будки, и наш спутник переговаривается о чем-то с часовыми в малиновых беретах. Неужели сюда? Нет, слава богу, машина наша сворачивает вправо и едет по асфальтированной аллее сада. Снова глаза разбегаются от многообразия незнакомых еще деревьев. Аллея пальм, самых разнообразных, от кокосовой до гостьи из Нового Света — королевской, какие-то огромные фикусы, акации, миртовые, панданусы на несуразных подпорках, куртины бамбуков, древовидные молочаи, неожиданное обилие кактусов и агав. А это, кажется, даммары с кронами, будто отлитыми из металла. В пруду рядом с голубой нильской кувшинкой огромные листья виктории-регии и ее белый цветок.

Наконец машина останавливается в глубине сада у симпатичного деревянного домика с крутой черепичной крышей. Это — гестхауз.

— Здесь вы будете жить…

— Сказка!

Наскоро заглядываем в отведенные каждому из нас комнаты и собираемся в обширной столовой-гостиной. На низком столике уже сервирован крепкий ароматный чай с пепе — запеченными в тесте бананами.

Чай с удивительным букетом. Кажется, что к нему прибавлено немножко перцу. Встретивший нас молодой ботаник объясняет, что никаких примесей в нем нет, просто это чай «от второго листа». Потом во всей стране мы нигде больше не встречали такого чая. Пепе оказались по вкусу похожими, пожалуй, на пирожки с повидлом.

После чая наши деликатные спутники показали, где находится камар-манди — умывальная комната, предупредили, что в шесть часов бунг (бой) Марджук, или попросту Джук, сервирует обед, и откланялись, чтобы дать нам побыть наедине и освоиться с каскадом впечатлений.

И вот мы одни в небольшом тропическом бунгало, в гуще замечательнейшего ботанического сада.

Осматриваемся. Да, это не тот безличный европейский комфорт, среди которого мы жили в городке посольства. Здесь свои удобства, местные, национальные, с некоторыми лишь незначительными уступками европейским привычкам вроде второй простыни и легкого одеяла на низких с пологами кроватях-тахтах. Индонезийцы ведь спят, ничем не укрываясь, и мы вскоре тоже привыкли к этому.

Ложась в первый раз спать в Богоре, я не мог понять, зачем на кровати кроме обычной подушки лежит еще одна, круглая, твердая, похожая на втиснутый в наволочку диванный валик. Положил под изголовье, как упор для подушки, — нет, ни к чему. Так и отбросил в сторону. Лишь несколько позже мы узнали, что это бантал-голек, в буквальном переводе — подушка для кувырканья. Еще позднее мы полностью оценили это приспособление: в жару, когда спишь раскинувшись и ворочаясь, очень удобно сунуть прохладный бантал-голек под колено или между коленями, опереться на него или обнять. Он помогает спать разметавшись, открыв воздуху максимально возможную поверхность тела. Подушка для кувырканья имеет и другое название — бабу.

Удивил меня и лежащий на кровати веник. Неужели старательный Марджук стряхивал в комнате пыль или, еще лучше, подметал и не нашел для веника другого места? Оказывается, это непременная принадлежность полога кламбу: прежде чем затянуть его, этим веником следует выгнать из-под полога комаров. Надо сказать, что в Богоре они нам не докучали. Зато в других местах… С тихой нежностью мы вспоминали благородных русских комариков. Они летят на тебя честно, писком-жужжанием предупреждая — иду на вы. (Чехов, впрочем, писал, что это он заранее ханжески извиняется.) Впился, уколол, прихлопнешь его рукой и хоть получишь моральное удовлетворение. Индонезийские же «москиты» (как мы привыкли называть их по-английски) подлетают бесшумно, кусают безболезненно, а укушенное место начинает чесаться (и как!) лишь тогда, когда твой смертельный враг уже улетел. Страдания остаются неотмщенными.