Нутро любого человека

15 декабря 1945. Прошлой ночью я, одетый в свежевыстиранную одежду, в которой меня арестовали, покинул виллу у озера. Я получил официального облика документ, подобие временного удостоверения личности, в котором сказано, что я – Гонзаго Передес, гражданин Уругвая. Меня отвезли грузовиком на железнодорожную станцию близ итальянской границы, где я присоединился к группе, состоящей из двух сотен перемещенных лиц (преимущественно хорватов и румын): всех нас усадили в товарный поезд и повезли в Милан. Теперь сидим в лагере для интернированных (Кампо 33) под Чертозой и ждем, когда нас начнут допрашивать. Мои дни на вилле у Люцернского озера пришли к концу. Наконец-то я вступил на путь, ведущий к дому.

[ПОЗДНЕЙШАЯ ВСТАВКА. 1975. Недавнее чтение убедило меня в том, что обстоятельства моего ареста и тюремного заключения в Швейцарии в 1944-45 годах были осложнены паникой, обуявшей швейцарскую военную разведку. Еще в начале войны Швейцария обзавелась шпионом, пребывавшим в самом сердце нацистского режима и поставлявшим первоклассные разведывательные данные. В 1943-м было совершено грубое нарушение режима секретности, поставившее этот тайный источник под угрозу, и швейцарцев стала все сильнее тревожить вероятность того, что им скармливают ложную информацию, и что возможность немецкого вторжения в Швейцарию с целью обратить эту страну в несокрушимое ядро вынашиваемого немцами более обширного плана «Европейской крепости», становится все более и более правдоподобной. Эта крайняя нервозность не ослабла даже после наступления дня «Д» – 6 июня 1945 года. Худшего времени, чем начало 44-го, для моего нелегального появления в стране нельзя было и выбрать. Я спрыгнул на парашюте в змеиную яму паранойи, военных опасений и оголенных нервов. Все во мне – уругвайское происхождение, таинственный «Людвиг» и мое собственное признание, что я прибыл для контактов с высокопоставленными нацистами – сделали меня объектом серьезнейших подозрений. Кто бы меня ни предал, он и понятия не имел, какой я внушу ужас.]

  Среда, 19 декабря

Кампо 33. Чертоза. Так странно вновь обзаводиться вещами. Мой собственный чемодан, перемена одежды, бритвенный прибор, несколько американских журналов – знаки того, что я вновь вступаю в реальный мир. Сегодня под вечер мне удалось поговорить с прикомандированным сюда английским офицером по фамилии Кроузьер. Человек разумный, он сумел понять, что рассказ мой правдив, каким бы фантастическим тот ни казался, когда слышишь его в первый раз. Я чуть не расплакался от радости, увидев как скептицизм сменяется в его глазах доверчивостью. Он сказал, что немедленно телеграфирует в Лондон. Я попросил его отправить телеграмму и Фрейе и вручил ему написанное к ней письмо. Кроузьер пообещал доставить его и выдал мне тетрадь, перо и чернила. Он предложил записать все в виде меморандума, пока подробности еще относительно свежи в моей памяти, и предупредил, что прежде, чем меня отправят домой, придется пройти через допросы и беседы, которые потребуют от меня немалых усилий. Итак, сегодня вечером я записал все, что смог припомнить об операции «Судовладелец». И все же, после разговора с Кроузьером на сердце у меня значительно полегчало: я возвращался в свой барак по лагерю, переполненному подонками общества, переселенцами и les

mis'erables

[150] Европы, поглядывая по сторонам с благожелательностью и любовью. Гитлер мертв, зло искоренено, мы победили в войне. Жизнь Логана Маунтстюарта может начаться заново.

  Послевоенный дневник

Послевоенный дневник представляет собой документ странный, порой бередящий душу, что и неудивительно с учетом обстоятельств, которые встретили Логана Маунтстюарта по его возвращении в Лондон в конце января 1946 года.

Жестокие факты таковы.

Когда в феврале 1944 года ЛМС не появился в отеле «Коммерческий», а на следующий день был арестован, он – в том, что касается ОМР, – по сути дела, исчез с поверхности земли. Последним, кто мог засвидетельствовать, что видел его живым, был сержант ВВС Чу, видевший, как ЛМС шагнул в ночной воздух через боковой люк бомбовоза «Либератор». Связной «Людвиг» доложил, что в отеле ЛМС так и не появился. Все попытки выяснить, что с ним случилось, оказались безрезультатными. (Что заставляет гадать, кем же был тот «Людвиг», который оставил записку в отеле «Космополит», – особенно с учетом упрямых утверждений ЛМС о том, что его предали).

После нескольких недель полного молчания в ОМР решили, что он погиб вследствие несчастного случая или был убит – участь, нередко выпадавшая агентам, которых забрасывали парашютом в Европу. Парашют мог не раскрыться; ЛМС мог приземлиться на склон горы и сломать ногу, он мог упасть в озеро, или же его могли сбросить не там, где следовало – не над Швейцарией, а над оккупированной Францией. Ни одну из этих возможностей нельзя было сбросить со счетов, и с ходом дней в ОМР начали все в большей мере опасаться худшего.