Родерик стал таким гладким. Пополнел, волосы поредели, однако на мир он по-прежнему взирает сквозь призму присущего ему ленивого цинизма. Мы отправились в "Этуаль" на Шарлотт-стрит – очень приятное место. Родерик работает редактором в издательской фирме "Спраймонт и Дру", отвечает там за учебники и детские книжки. "Эгоманию детского писателя надо испытать на себе, иначе в нее ни за что не поверишь", – сказал он.
Перед самым входом в ресторан мы остановились на тротуаре, и он основательно оглядел меня, заставив поворачиваться так и этак.
– Ну, что же, ты определенно получшел, – сказал он, – да еще и такой и нарядный.
Мы начали с устриц.
– Как подвигается твоя книга? – спросил он.
– Какая книга?
– Ну, ты ведь наверняка пишешь книгу?
– Между прочим, пишу. Как ты догадался?
– Так ты же еще десятилетним мальчишкой говорил мне, что собираешься стать писателем.
Меня это сообщение странно порадовало: как некое подтверждение моей дальнейшей судьбы. Или я просто сентиментальный юный дурак? Родерик был в ударе. Сказал, что я обязан отдать "Воображенье человека" в "Спраймонт и Дру", иначе он перестанет со мной разговаривать.
Благословенный сплав августовского Парижа: туристы и жара на
бульварах, – впрочем, ресторан, в котором мы с Беном обедали, был почти пуст.
После мы гуляли по
Он работает в маленькой, но довольно солидной галерее, "Огюст Дар", занимающейся самыми современными художниками: Грис, Леже, Пинсент, Бранкузи, Дакс и т.д. – и разумеется, любые Пикассо и Брак, на каких удастся наложить лапу. Бен считает, что ехать в Испанию в августе это безумие, а довод (принадлежащий, признаю, Дику), что узнать и опробовать жизнь в чужой стране можно, лишь испытав крайности ее погодных условий, – палящий жар лета и железную хватку зимы, – представляется ему неубедительным.
В поезде Париж – Биарриц. Перед моим отъездом Бен настоял, чтобы я купил маленький, не обрамленный набросок маслом Дерена. Он ссудил мне необходимые 7 фунтов и пообещал упаковать набросок и послать его на Самнер-плэйс (я телеграфировал маме, прося вернуть Бену деньги). Я твердил ему, что, строго говоря, не могу себе это позволить, при моих-то оксфордских долгах, однако Бен настоял. Поверь мне, все время повторял он, ты об этом не пожалеешь. Это наш большой шанс, сказал он, то, что мы оказались здесь, в Париже, со всеми его художниками и хоть с небольшими, но деньгами. Что-то в его манере говорить убедило меня – Бен еще составит состояние. Я заметил, что на его визитной карточке стоит имя "Бенедикт" Липинг – стало быть, он уже больше не Бенджамин. Когда он спросил, почему я так стеснен в средствах, я объяснил, что это сделано преднамеренно. Я путешествую всего с 10 фунтами в кармане – еще одно из условий Дика. Слишком большие деньги, считает Дик, отгораживают тебя от страны, которую ты навещаешь. А некоторое количество лишений, необходимость экономить, даже небольшие страдания, – все это приближает тебя к с ней и к духу ее народа. "Надеюсь, ты не попал к этому Дику Ходжу в рабство", – сказал Бен. На этот счет не волнуйся, успокоил я его. Дик с семьей пребывает в Остенде – не понимаю, почему он захотел, чтобы мы встретились в Биаррице?
Биарриц. Дик приезжает поздней ночью. Я
же пока что прошелся по восхитительному
План у нас такой: перейти Пиренеи по одному из перевалов, а
после пешком или автобусом добраться до Сеговии. Оттуда мы поедем поездом в
Мадрид и дальше, на юг, к Средиземному морю, останавливаясь дорогой там, где
нам понравится. Я купил мех для вина и несколько твердых жирных колбас,
способных, уверен, сохранить свежесть в течение нескольких дней. Из окна нашего
отеля видны сквозь просвет в кровлях кремовые буруны, накатывающие на