Нутро любого человека

Он уходит в уборную, проблеваться, а я расхаживаю по комнате, разглядывая составленные у стен холсты. Эта комната даже меньше той, что была на рю Гренелль – кровать, письменный стол и картотечный шкафчик. Слоняясь по ней, я замечаю на столе конверт, надписанный знакомой рукой.

– Ты получил письмо от Питера? – спрашиваю я, когда Бен возвращается.

На бледном лице его появляется выражение немного неискреннее.

– Да, все собирался тебе сказать, но то одно, то другое... Он  женился на Тесс.

Бен протягивает мне письмо. Все верно: они поженились и живут в Ридинге, Питер работает помощником редактора в «Ридинг ивнинг ньюс». Тесс так и не помирилось с родителями, а отец Питера лишил его наследства. Пишет, что никогда не был так счастлив.

Меня пронизывает ревнивая зависть, за нею – укол тревоги. Почему Питер написал Бену и не написал мне? Может быть, Тесс во всем призналась?

– Скорее всего, тебя ожидает в Лондоне письмо, – говорит Бен, благослови его бог.

– Скорее всего, – соглашаюсь я.

  Четверг, 9 мая

Выхожу из банка (с деньгами за Модильяни) и сталкиваюсь с Хемингуэем. «Париж – большая деревня», – произносит он, и следом извиняется за свое поведение, говоря что в присутствии одного своего друга[46] неизменно «надирается в стельку и до паскудства». Мы идем, наслаждаясь весенним солнцем, по бульвару Сен-Жермен, и Хемингуэй спрашивает, откуда я знаю Фарино. Я объясняю. «Тим главный бездельник Европы, – говорит он. – А она настоящая красотка». Мы обмениваемся адресами (он, оказывается, женат) и уславливаемся встретиться снова. У нас обоих выходят осенью книги[47] – в конечном итоге, он, похоже, очень приятный человек.

  Пятница, 7 июня

В Париж явилось лето. Пошел к Анне, но в ее комнате было так удушающе жарко, что мы постарались покончить с делом как можно скорее. Я потребовал бутылку «шабли» и ведерко со льдом, мы валялись в постели, попивая вино и беседуя. Сообщил ей, что через несколько дней уезжаю в Лондон, и она сказала, почти автоматически, что будет по мне скучать и надеяться на скорое мое возвращение.

– Мы ведь друзья, Анна, верно? – сказал я.

– Конечно. Близкие друзья. Ты приходишь сюда on fait l’amour[48]. Мы как настоящие любовники, только ты платишь.

– Нет, я хочу сказать, тут что-то большее, другое. Ты знаешь все о моей жизни. А я знаю о тебе и Полковнике.

– Конечно, Логан. И еще ты очень щедрый.

Интересно, может быть, это какое-то правило, установленное мадам Шанталь в ее доме: любое проявление привязанности, искреннее или неискреннее, должно уравновешиваться мягким напоминанием об истинной – финансовой – природе отношений. Я ощутил легкую обиду.

И неизвестно почему, после того, как ушел, – решил дождаться ее. До прихода Полковника прятался в подъезде. Около 8 Анна вышла из «Дома Шанталь», и они под ручку, не разговаривая, пошли по улице. Я проследовал за ними до метро, и в последнюю секунду заскочил в вагон, следующий за их вагоном. Они сошли на станции «Рынок», я, выдерживая расстояние, чтобы остаться не замеченным, последовал за ними до их многоквартирного дома. Запомнил его номер и название улицы. И теперь гадаю, чего ради я все это проделал. Чего надеялся достичь?

Опиши состояние твоего духа. Неуверенное. Неопределенное. Лихорадочное.

Опиши эмоции. Сексуальная озабоченность. Чувство вины. Напряженное физическое наслаждение тем, что я в Париже, один. Ненависть к времени: желание остаться в этом возрасте, в этом дне этой недели, месяца, года, навсегда. Могу только воображать ожидающее меня долгое медленное скольжение по наклонной плоскости. Жажда Анны соперничает с жаждой Лэнд. Впрочем, жажду Анны я могу удовлетворять по пяти раз в неделю. Что, видимо, и порождает жажду Лэнд.

Почему ты так увлечен Парижем? Париже дает мне чувство свободны.

  Четверг, 13 июня

Завтра возвращаюсь в Лондон. Сегодня утром, перед ленчем, отправился на «Рынок» и около часа проторчал у дома Анны, надеясь, что она выйдет. Мне хотелось один только раз встретиться с нею вне «Дома Шанталь» и всего, что из него следует; хотелось случайно столкнуться на улице – я приподнял бы шляпу, мы поздоровались бы, обменялись несколькими банальностями насчет погоды и пошли каждый своей дорогой. Мне нужно добавить к нашим отношениям новое измерение, нечто обыденное, никак не связанное с борделем и платной любовью. Но, разумеется, она так и не показалась, ноги мои заныли, и я почувствовал себя дураком.