Нутро любого человека

Фрейя – внезапно – попросила меня познакомиться с ее отцом. Для чего? – спросил я. Чтобы он тебя знал, ответила она. Зачем ему меня знать? Затем, что рано или поздно ты станешь его зятем. Я рассмеялся, однако Фрейя по-прежнему смотрела на меня этим ее неколебимым взглядом. Надо что-то делать.

  1936 Вторник, 21 января

Прошлой ночью умер Король, а на той неделе – Киплинг[87]. Кажется, что вдруг ушла вся старая Англия, и я, по какой-то странной причине, испытываю смутный страх. Наверное, просто привыкаешь постепенно к тому, что эти старики где-то рядом, и ты всегда осознаешь их присутствие на заднем плане твоей жизни. А потом они умирают и в комнате становится чуть тише, и ты озираешься по сторонам в попытках понять, кто же ее покинул.

Странно думать о Принце, как о нашем Короле, – об этой тонкой фигуре на поле для гольфа.

  Четверг, 27 февраля

Le trenti`eme an de mon ^age. Тридцать лет, Боже ты мой. Следовало бы провести этот день в Лондоне, с Фрейей, но Лотти приготовила мне сюрприз – бал в Эджфилде. Все устраивалось втайне и с великим искусством: приехал Бен с Сандрин и их ребенком, с юга прикатил Дик Ходж; Ангус и Салли, разумеется, мама, Элтред и Энид, множество местных. Питер с Тесс приехать не смогли, что и хорошо, поскольку мне и так было неловко из-за того, что Бен и Сандрин известно о Фрейе, я чувствовал себя неуютно, томился ощущением вины. Ладно, и что с того? Все это твоих рук дело, не так ли? Нельзя же знакомить Фрейю с друзьями, а после жаловаться, что тебе становится неудобно, когда они оказываются в одной комнате с твоей женой. Ты сам сделал выбор – вот и живи с ним – и перестань ныть.

Итак, тридцать лет и неизбежное чувство разочарования, вызванное тем, что я ничего толком не добился, точит меня, словно вирус. Изданы две книги, вот-вот выйдет третья, я приобрел определенную журналистскую репутацию. Я здоров, у меня достаточно денег, чтобы вести комфортабельную жизнь (дом в деревне, квартира в городе), я женат, у меня есть сын. И я люблю прекрасную женщину, которая в свой черед любит меня. И все же два обстоятельства грызут меня, поочередно. Во-первых, за последние годы не сделано никакой настоящей, добротной работы. В двадцать лет я ощущал в себе безграничную энергию, но использовать ее себе во благо не сумел. «Конвейер женщин» был счастливой случайностью, а «Космополитов» мне практически пришлось вытягивать из себя слово за словом. И во-вторых, все мое подлинное счастье зависит от Фрейи, но счастье это подпорчено, ему угрожает целый мир лжи и уловок, двуличия и измены, который его окружает. Это все равно, что повесить прекрасную картину в темной комнате. Какое расточительство, думаешь ты, – и зачем все это?

  [Март]

Вышедшие на прошлой неделе «Космополиты», встречены оглушительным молчанием. Я чувствую, что литературный мир призадумался, не понимая, как ему быть с этой книгой, – ему не удается соотнести автора «Конвейера женщин» с любовным, далеко не научным исследованием полудюжины малоизвестных французских поэтов. Может, это розыгрыш? Кто такие Ларбо, Леве, Дьюдонне, Фарг? А я гадаю, не оказалось ли все пустой тратой времени – весь труд, который потребовался, чтобы породить на свет эту маленькую jeu d’esprit[88]... Нет, не оказалось. Я всегда понуждал себя делать то, что хочу, а не то, что, как мне кажется, должен. Ну вот, и соврал. Уоллас загодя продал «Спраймонту и Дру» еще ненаписанное «Лето в Сен-Жан» за 1000 фунтов – 500 при подписании договора, 500 при сдаче рукописи. Огромная сумма, пугающе большая, и я вдруг затревожился, а удастся ли мне сочинить этот роман? Ну и, разумеется, снова почувствовал себя богачом – даже пущим, чем когда-то. Лотти ничего об этой сделке не знает. Я спросил у Фрейи: что мы будем делать с таким количеством денег? А она ответила: почему бы не купить симпатичный маленький домик?

Вчера в «Куаглиноз» столкнулся с Питером. С ним была молодая женщина, которую он представил как Энн Вайз. Когда она ненадолго отлучилась – попудрить носик, – я спросил, не об этом ли романе он мне говорил. О нет, сказал он, с тем романом покончено, это другая женщина. «Осторожно, злая собака!» продана почти в 10 000 экземплярах. Он без малого закончил другую книгу «Ночной поезд в Париж», и если она будет расходиться так же хорошо, Питер вполне сможет забросить журналистику. Сказал, что ему очень понравились «Космополиты», он и не думал, что я столь тонок, – все напуганы изысканной ученостью книги, сказал Питер, и стыдятся признать, что в их знании культуры имелась такая брешь. Он до того мило расхваливал меня на все лады, что я с удовольствием посидел бы с ним подольше, но мне нужно было повидаться с Удо – да и подружка Питера должна была вот-вот вернуться. Думаю, если бы мы завтракали только вдвоем, я рассказал бы ему о Фрейе. Двое искушенных литераторов – старых друзей – какая гадость!