Подъем был очень хороший, но затем, буквально через час после начала пути, нам пришлось решать очередную головоломную задачу – совсем как в известной песне Александра Галича: «…а потом начинаешь спускаться, каждый шаг потихонечку взвесив…». Как известно, в реальной жизни подъемы всегда чередуются со спусками, иначе все мы, и прежде всего идущие, давно были бы или на небесах обетованных, или в мрачной преисподней – как кому повезет. Вот и наш замечательный подъем закончился на вершине холма высотой метров семьдесят – восемьдесят, огромной подковой огибающего озеро, на которое нам и предстояло спуститься, чтобы продолжать движение в выбранном направлении.
Я стоял на вершине и тщетно пытался определить, куда двигаться дальше, так как, помимо крутизны, просматривалась еще одна проблема: внутренние склоны холма были утыканы отнюдь не низкорослыми елями, так что даже если предположить, что мы смогли бы как-то сползти по такому склону, то избежать неминуемых столкновений с их могучими стволами не представлялось возможным – по крайней мере, так это выглядело отсюда, сверху.
Я все-таки решил попытать счастья отыскать какое-то подобие безопасного спуска и, оставив ребят на вершине, осторожно скользнул вниз, не забыв при этом упрятать болтающийся на груди компас поглубже, чтобы в очередной раз не размазать его по склону, что неминуемо привело бы меня к необходимости решать грядущие навигационные задачи интуитивным методом.
Мой стремительный поначалу спуск, к счастью, завершился довольно скоро – я попал в зону глубокого рыхлого снега. С этого места мне удалось разглядеть небольшую седловину, откуда, как мне показалось, можно было попытаться подойти к озеру. Я показал ребятам направление, и спуск начался. Томас на снегоступах впереди утаптывал снег, за ним осторожно, на тормозах, шла упряжка Джона, за ней – остальные. Вскоре первая упряжка благополучно достигла седловины, где и остановилась на относительно ровной площадке. Оставшиеся упряжки затормозили повыше, наблюдая за развитием событий. Несмотря на то что отсюда, с седловины, дальнейший спуск к озеру почти полностью просматривался и расстояние между деревьями превышало в основном ширину наших нарт, крутизна этого участка была заметно больше, и этот спуск еще предстояло преодолеть.
Вздохнув поглубже и еще раз проверив, надежно ли упрятан компас, я оттолкнулся палками и помчался вниз. Скорость спуска нарастала, и я явно шел на лучший результат сезона на этой трассе. Наверное, я бы его показал, если бы сумел вовремя изменить угол атаки моих стремительно несущихся лыж и не зарылся их носками на полном ходу в мягчайшую пудру глубокого сугроба, который, естественно, образовался у подножия холма. Результат, как нетрудно догадаться, был самым что ни на есть тривиальным: положение моего тела моментально трансформировалось из изящного горнолыжного полуприседа в вытянувшееся по ходу полета положение прыгуна с трамплина с последующим переходом в положение прыгуна в воду. Я полностью, с головой, скрылся в сугробе.
Надо сказать, что тормозной путь мой был, несмотря на высокую скорость, не особенно длинным, и в этом не последнюю роль сыграл мой выдающийся нос, послуживший в снегу своеобразным дополнительным тормозом. Поскольку при падении пришлось пробить тонкую корочку наста, на носу появились ссадины, однако моментальная анестезия свежим холодным снегом сделала свое дело, и боли я почти не почувствовал. Что касалось оставленных далеко позади ног, то, к счастью, обошлось без переломов, так как я очень удачно выскочил из оставленных в креплениях резиновых сапог.
Я лежал в снегу, соображая, каким образом действовать дальше. Встать сразу я не мог – руки не находили опоры, проваливаясь в рыхлый снег. Интересно, что наблюдавшие сверху за моими эволюциями Томас и Джон почему-то решили, что разведка окончена и можно спускаться, что они и проделали, кстати, более успешно, чем я – во всяком случае их носы сохранили прежние форму и состояние. Я тем временем выбрался из сугроба и, проваливаясь даже на лыжах глубоко в снег, продолжил поиски дороги.
Упряжкам потребовалось гораздо больше времени, чем мне, чтобы окончательно разобраться с зоной рыхлого снега и почувствовать наконец некое подобие опоры под всеми лапами. Пока они выбирались, мне удалось довольно далеко от них оторваться, что было здорово, так как давало больше времени на разведку и поиск оптимальной с точки зрения проходимости дороги. Этот, без сомнения, творческий процесс продолжался с небольшими перерывами до полудня. Местность оставалась сильно пересеченной, и бесконечные подъемы и спуски сильно утомили не только собак, но и каюров, которым приходилось постоянно быть начеку, чтобы успевать вовремя сманеврировать нартами, объезжая торчащие из-под снега черные валуны обширных моренных гряд.