Ныряющие в темноту

Колер провел фонарем по всему отсеку. Под обломками он нашел металлическую бирку и эвакуационный комплект — спасательный жилет и небольшой акваланг, которые использовались членами команды для того, чтобы экстренно покинуть лодку. Пульс Колера участился. Это были предметы, на которых часто наносились личные данные. Он приблизил их к маске. Однако любые надписи, которые могли иметься на бирке, были уничтожены соленой водой. Акваланг тоже оказался чистым. Колер сложил все это в сумку и поплыл к торпедным аппаратам, чтобы лучше их рассмотреть. Так же как и Чаттертон, он знал, что задвижки торпедных аппаратов часто маркировались, а иногда члены команды писали на них имена любимых.

Колер так и не добрался до торпедных аппаратов. Двигаясь вперед, он вдруг заметил край белой тарелки, торчавший из ила. В самую точку! Он на руках подобрался к тарелке, стараясь не поднимать ила больше, чем нужно. Будут ли на фарфоре орел и свастика? Может ли это оказаться самой большой находкой? Колер едва себя сдерживал, чтобы не броситься вперед и не схватить тарелку. Медленно, медленно, медленно. Наконец он завершил свой десятифутовый путь. Он протянул руку и коснулся фарфора осторожнейшим образом. Тарелка согнулась. Колер отпустил ее. Она тут же приняла прежнюю форму. Колер сразу все понял. Он заслужил приз: нашел одноразовую тарелку — то, чего не изобрели еще в течение тридцати лет после того, как в море вышла последняя фашистская субмарина. Ныряльщики-новички часто удивлялись, когда находили современные предметы на борту старинных затонувших судов, но такой ветеран, как Колер, встречал банки из-под пива «Будвайзер», пластиковые бутылочки из-под лекарств, тампон «Котекс», даже воздушный шарик с динозавром Барни на столетних останках затонувших кораблей. Он понимал, что эти предметы выбрасывались с проходящих мимо судов, потом дрейфовали по дну океана, пока их не заносило в корабельные останки. Колер забрал тарелку и сунул ее в сумку. (Все равно, что нашел в парке салфетку от хот-дога.) Ил поднялся над образовавшейся пустотой. Открылся еще один белый предмет. На этот раз — не бумажная тарелка. Это была бедренная кость человека.

Колер похолодел. В отличие от Чаттертона, он никогда не видел костей в местах кораблекрушений и никогда не был вынужден принимать нравственное решение на глубине 230 футов, когда в силу вступает азотный наркоз. Он точно знал: он не могильный вор. Он не будет тревожить останки людей, чтобы достать трофеи. Но можно же покопаться рядом? Это было другое дело. Он снова взглянул на бедренную кость и похолодел еще больше. Дыхание еще более участилось.

Колер отошел на несколько дюймов назад, и его движение подняло очередное облачко черного ила, похоронившее кость так же быстро, как она и появилась. Он потратил последние шесть недель, изучая жизнь подводников, он прочувствовал их суровую и однообразную работу, постоянную опасность их походов, безнадежность их положения в конце войны. Все это было, однако, опытом разума. А тут — бедренная кость, самая прочная из человеческих костей, оторванная от того, что раньше было человеком. Эта кость была мостиком между книгой и воображением, и это заставило Колера задуматься. Вскоре на смену его ознобу пришло сожаление. Он внезапно подумал, что не хотел никого тревожить, когда осматривал место, где видел кость. Он решил вернуться на «Искатель». Колер пробирался вперед, пока не оказался под пробоиной в потолке, затем впустил немного воздуха в крылышки плавучести и выплыл из немецкой подлодки.

Через несколько минут он начал свой девяностоминутный подъем вверх по якорному канату. Некоторое время он размышлял над судьбой субмарины, в которой люди погибли, находясь так далеко от эпицентра взрыва. По мере декомпрессии вновь зазвучало крещендо его недовольства Чаттертоном. Он не мог вынести мысли о том, что другой ныряльщик портит видимость в золотоносной шахте трофеев под предлогом, что снимает видео! Таинственная подлодка, полная фарфора, а он, видите ли, снимает кино!

После того как Колер взобрался на борт «Искателя», ныряльщики собрались вокруг, чтобы рассмотреть акваланг для экстренной эвакуации, который он поднял. Кто-то сказал ему, что Чаттертон добрался до носового торпедного отсека. Для Колера это было уже слишком, и он решил еще раз поговорить с Нэглом.

В рулевой рубке, в герметичном костюме, с которого все еще стекала вода, Колер объяснял Нэглу, что он был до мозга костей одним из "Атлантических искателей кораблекрушений". Он говорил, что они всегда работали в одной команде, ради общей выгоды, и никогда не было всей этой дряни, когда кто-то всегда первый. В рубку зашел Чаттертон, закрыл дверь и заговорил почти шепотом.

— Я видел впереди черепа, — сказал он.

— Я видел большую бедренную кость на корме, — ответил Колер. — Ты записал череп на видео?

— Нет, я не записывал никакие кости.

— Что? Ты не записывал кости? Ты испортил всю видимость, чтобы снимать видео, и когда нашел человеческие останки, ты их не записывал? Какого черта ты там делал?