Нырнуть без остатка

– Вообще это беспредел. Представляете, – подруга Рады поворачивается ко мне, – мы полночи здесь на скамейке проторчали. Со свадьбы целый цыганский табор переломанный привезли, у одного вилка в ноге была, ужас! У Радки сотрясения не оказалось, вот и пришлось сидеть да ждать! Рука аж посинела у нее. Пока скандал не поднимешь, ничего не сделают. В нашей стране так и помирай, только помогут.

– Почему мне не позвонила? – обращаюсь я к Раде. – Просил же себя беречь.

Майя отвлекается на очередной звонок, снова спорит с кем-то, но в нашу сторону косится. Рада молча смотрит, поджав губы.

– Как ты? – выдаю не сдержавшись.

Она сейчас кажется растерянной и совсем маленькой. А у меня ни цветов, ни печенья с собой.

– Все хорошо.

– Незаметно.

– Да брось, просто рука, – отмахивается та.

– Рад, – высокая подружка возникает между нами будто из-под земли, – слушай, я такси тебе вызову, мой сходит с ума.

– Нет, что ты, не нужно, – бормочет девчонка, а я про себя отмечаю, какие яркие при дневном свете у нее глаза.

Цвета моря.

– Я отвезу, – вмешиваюсь в бессмысленный спор.

Обе оборачиваются и смотрят на меня: Рада со смущением – щеки заливаются краской, а вторая с подозрением.

– А вы вообще кто такой?

– Никита, – отвечаю спокойно, мне нравится, как она защищает девчонку. – Друг.

– Что-то не встречала я среди друзей Рады никакого Никиты.

– Май, перестань, – шипит на нее подбитый птенец, – мы недавно познакомились.

– Я бы о таком знакомстве тебе сразу рассказала!

Улыбаюсь в отличие от Рады.

Ее подруга подгоняет нас на лестнице, потому что спешит, и у главного входа убегает в другую сторону. Я веду Раду к машине, помогаю забраться. Девчонка молчит, прячет глаза. Я не отхожу, касаюсь подбородка и аккуратно поворачиваю лицом.

– Болит?

Уверен, болит, ссадины неглубокие, но явно неприятные, а она терпит, мотает головой. Провожу пальцами по гладкой скуле, одергиваю руку. Какого черта не жалеет себя, не пойму! Та сжимается, будто ударю ее, взгляд серьезный.

Я сажусь за руль, включаю подогрев сидений и не трогаю минут десять, чтобы она привыкла и перестала дергаться.

– Ты как умудрилась? Коня решила на скаку остановить?

Рада едва заметно улыбается.

– Ага, наверное. Никит, я почти поймала его.

– Кого?

– Того, кто против вас все эти козни строит, но он ушел. Волк старался, но, когда я под машину попала, ко мне побежал. Отпустил.

– Правильно сделал. Это не твоя война.

Я сильнее сжимаю руки. Куда она лезет вообще?

– Кажется, жених Майи бьет ее, – снова заговаривает девчонка, не проходит и пары минут, – ты видел синяк на лице? Она замазала сильно, но я все равно заметила. Он всю ночь звонил, пока она была со мной. Я боюсь за нее.

Рада думает о подруге, когда сама сидит рядом с переломом и разбитым лицом.

– Не мог бы ты попросить Диму присмотреть за ними?

– Дима – тупой валенок, – повторяю ее слова.

– Просто попроси его не надевать те яркие кроссовки, – пытается шутить, но я не поддерживаю.

Останавливаюсь в уже знакомом дворе. Ей не место здесь.

– Тебе дали больничный?

Рада резко поднимает глаза, а потом грустно вздыхает.

– На две недели. Не знаю, что делать с Волком, переживаю за него.

– Вы можете остаться у меня на это время. Так будет легче следить и за ним, и за тобой.

– За мной не нужно следить, у меня всего лишь рука сломана.

Я вспоминаю закатанный рукав на ее кофте, пуговицы. Я ломал руки, знаю, как это осложняет будни. При том, что рядом со мной были родители, Сева и даже Лиля. Помню, как вполне обычные вещи требовали большего времени и нервов. Но девчонка не согласится, видно сразу. И эта ее дикость, нелюдимость кажется даже милой, потому что редкая нежность – на вес золота.

Нет, я не могу так просто ее отпустить.

– Ладно, твоя взяла, пойдем.

– Куда? – Рада недоумевает.

– К тебе. Покажешь, как тебе не требуется помощь, и я оставлю в покое.

Глава 22

Рада

Пока мы поднимаемся в тесном душном лифте, я смотрю на опухшие пальцы-сардельки, торчащие из гипса, только бы не поднимать глаза на довольного Горского. Почему он улыбается вообще? Будто знает какой-то грязный секрет. Мне вот совсем не до смеха, когда он следит за каждым вдохом.

Первые трудности возникают еще на пороге, когда я спотыкаюсь. Горский еле удерживает меня за воротник. Я старательно делаю вид, что не ругаю себя за неуклюжесть, что не смущена, и пытаюсь достать ключи: не так-то просто левой рукой забраться во внутренний карман бушлата. После удачи приходится повозиться с замком, он у меня своеобразный: нужно приподнять ручку, чтобы отпереть дверь, а сейчас это сложно. Мучаюсь пару минут, но все-таки открываю. Поворачиваюсь к Никите и ликую: мол, глянь – справляюсь. Он только ухмыляется и кивает чему-то. Его глаза сегодня светлее или мне кажется? Хотя мои тоже иногда меняют цвет.

Горский заходит как к себе домой. Бросает рюкзак на кровать и садится на новенький стул, который у меня появился. Осматривается и не обращает внимания на то, как я судорожно дергаю молнию на куртке. Или делает вид.

Я наконец скидываю бушлат и отцепляю бандаж. Еле сдерживаюсь, чтобы не зашипеть от боли.

– Как чувствуешь себя?