o 06ca6b79ce8660b5

одной из версий, штурмовики успели перед бегством разложить огромный костер, в

котором сожгли все документы. Другая версия утверждает, что американцы отрезали

нацистам путь отступления к горам, в ходе боя бумаги были выброшены в реку Изар. Так

или иначе, возможность установить личности детей была утрачена навсегда.

Еще более горькой должна была стать участь детей в Норвегии. Там эсэсовцы не успели

уничтожить лебенсборнские документы, и после капитуляции Третьего рейха 8 мая 1945

года на тысячи женщин и их детей обрушился гнев их освобожденных соотечественников.

Их оскорбляли и избивали; школьные учителя, одноклассники и соседи обзывали их

«нацистскими свиньями». Полиция отправила 14 тысяч женщин, вступавших в связь с

немецкими солдатами, в лагеря для интернированных. Глава самой крупной в Норвегии

психиатрической лечебницы заявил, что у тех, кто имел отношения с немецкими

солдатами, были «психические отклонения», и 80 процентов их потомства должно быть

умственно отсталым.

Пауль Хансен прожил с этим ярлыком большую часть своей жизни. Он стал плодом

мимолетной связи летчика люфтваффе и местной уборщицы, которая

288

отказалась от ребенка сразу после его рождения. Хансен, которому сейчас за 60 лет,

провел первые три года своей жизни в относительном благополучии в доме «Лебенсборн»

к северу от Осло. Все, по его словам, изменилось после окончания войны — из-за его

немецкого происхождения. Хансена перевели в сборный пункт для лебенсборнских

отказных детей. Мальчик, страдавший эпилепсией, был передан в этот центр для

усыновления. Кроме него, там находилось еще 20 лебенсборнских детей, но центр не смог

найти для них приемных семей.

Чиновники министерства по социальным вопросам объявили, что немецкие дети-

полукровки страдают умственной отсталостью, и распределили их по психиатрическим

клиникам. Хансен помнит, как его оскорбляли и избивали охранники, помнит ночи,

проведенные в загаженных палатах, под безумные вопли товарищей по несчастью. «Я

говорил им: я не сумасшедший, выпустите меня отсюда, — рассказывает он. — Но меня

никто не слушал». Из клиники Хансен вышел лишь в 22 года.

Он нашел себе крохотную квартирку и работу на заводе и начал искать своих родителей.

Лебенсборнские документы в норвежских архивах были недоступны, однако при помощи

норвежского бюро Армии спасения Хансену удалось выяснить, что его отец умер в

Германии в 1952 году. Его мать вышла замуж за другого солдата вермахта и жила в

Восточной Германии в городке Пазевальк. В 1965 году он отправился на встречу с ней,

ехал на поезде и пароме и помнит, как волновался, подходя к ее дому. Но воссоединение

не состоялось. «Я надеялся, что она раскроет мне свои объятья и скажет: «Сынок!» Но ей

до меня не было никакого дела, — вспоминает Хансен. — Когда я сказал, что провел свою

жизнь в су-

10-2171 Васильчснко

289

масшедшем доме, она ответила: «Ну и что? Не ты один!» Хансен ушел и больше к матери

не ездил.

Последние годы принесли Хансену малую толику утешения. Он женился, но его брак

продлился недолго: после многих лет, проведенных в клиниках, ему было трудно жить

вместе с кем-либо. И все же теперь его жизнь стала более или менее сносной: как говорит

он сам, это оттого, что все большее число выходцев из норвежских домов «Лебенсборн»

решаются открыто говорить о своем прошлом, делясь воспоминаниями о пережитом с

такими же, как они. Хансен признается, что обрел «новых братьев и сестер» благодаря

своему членству в группе психологической поддержки. После того как недавно архивы

«Лебенсборна» были рассекречены, многим детям войны удалось узнать правду о своем

происхождении. Недавно Хансен и еще шестеро выходцев из домов «Лебенсборн»

выступили с иском против государства, требуя многомиллионной компенсации за

десятилетия жестокого обращения. В канун Нового года премьер-министр Норвегии

Хьель Магне Бунтевик, похоже, признал ответственность своего правительства и впервые

публично принес извинения за «притеснения и беззакония», творившиеся в отношении

детей войны.

А вот тревоги Хельги Карау еще не кончились. Живя с матерью в послевоенном

Мюнхене, она часто интересовалась своим происхождением. «Я была крупная,

светловолосая, то, что называется арийского типа, и очень отличалась от южных немцев.

Поэтому все спрашивали меня, откуда я приехала, — вспоминает Хельга. — Я не знала,

что отвечать им». Мать скрывала от нее правду, говоря только, что ее отец был военным и

погиб во время Второй мировой войны.

И вот однажды вечером в середине 70-х она уви-

290

дела по телевидению немецкий документальный фильм о программе «Лебенсборн» и о

детском доме в Штайнхеринге, который опекало СС. Неожиданно «все встало на свои

места», вспоминает Хельга. И все же она не решалась ни о чем спрашивать свою мать: «Я

боялась. И мне не хотелось с ней ссориться». Однако после смерти Матильды Карау в

1993 году Хельга отправилась в местечко Пуллах неподалеку от Мюнхена, где когда-то

жили ее приемные родители и где ныне расположена штаб-квартира немецкой раз-

ведслужбы. Здесь она ознакомилась с нацистскими архивами, из которых и узнала правду