o 0a115616b968c99b

равно – у нее не забалуешь. Ну и я такой же – конечно, вначале батогов пришлось кое-кому

отведать, зато теперь – все знают, кто тут хозяин».

- Марья, я смотрю, уж и говорит хорошо, на Пасху ей год был? – спросил сэр Роберт.

-Да я сам удивился, -улыбнулся Федор, - как я после Добрыничей домой приезжал, в

феврале еще, - только лепетала, а сейчас, - уж и не угонишься за ней.

-Надо было вам после Добрыничей добить этого мерзавца, - мрачно сказал сэр Роберт, -

сделали бы тогда это, сейчас бы не пришлось людей терять. Тех, что Семен Годунов с ядом

в Путивль, к нему в ставку отправил, - арестовали.

Федор со вкусом выматерился и добавил: «Надо было бы нам не под Кромами сейчас

сидеть, а в Путивль идти, ну да впрочем, как ты знаешь, войском не я командую, а князь

Мстиславский, - он не закончил и махнул рукой.

Сэр Роберт потянулся за икрой и спросил: «Что там Болотников? Все еще обещает народу

землю и волю?».

Федор усмехнулся. «Как сам понимаешь, после Добрыничей мы там, на юге народ к порядку

призвали. Пришлось и повесить кое-кого, и деревни сжечь, что к самозванцу переметнулись.

Ну а Болотникову это только на руку, - мол, под незаконным царем вы страдаете, идите к

законному государю, он и рабство отменит, и землю даст».

- Вот возьмет и отменит, - мрачно сказал сэр Роберт. «И право, Теодор, что за дикость-то?

Если бы царь Борис рабство отменил, думаешь, народ бы бежал к Болотникову, или к

авантюристу этому?»

Федор оглядел стол и пробормотал: «Ну, вроде наелся. А рабство, дорогой мой зять – я

говорил тебе уже, сидел бы я на престоле царей московских, все было бы по-другому. Да

только не видать его мне. Погоди, сейчас велю еще кваса принести и чернильницу с пером».

Сэр Роберт посмотрел на шурина и подумал: «А ведь и, правда – у него-то прав на престол

больше, чем у Бориса, все же кровный родственник царя Ивана. А у этой Марии Старицкой –

еще больше, жаль только, что никто не знает, где она. Да умерла, наверное, в первый раз,

что ли, царь Иван свои обещания не выполняет?».

Федор закрыл дверь на засов и, откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза, - стал

диктовать.

- И как ты это все запоминаешь? – собирая потом грамоты, удивился сэр Роберт.

Федор все не открывал глаз, а потом, чуть улыбнувшись, ответил: «Я, дорогой зять, могу все

башни Белого Города начертить, - хоть сейчас. У меня с детства так, и у Стефана тоже. Ну, я

же тебя водил в мастерскую к нему перед обедом, показывал иконы, что он сейчас пишет».

- Жалко, что только иконы, - грустно сказал сэр Роберт.

- Я его в Европу увезу, - пообещал Федор, - разберемся со всем этим, дай время. Завтра

донесения отправляешь?

Сэр Роберт кивнул и улыбнулся: «Очень удобно, что все это через священников делается –

что тут, что в Новых Холмогорах. Даже Семен Годунов, со всей своей проницательностью, -

никогда не догадается».

- Ну да, - Федор выпил квасу и продолжил: «А то не хотелось бы рядом с тобой на плахе

лежать, тем более, что Борис Федорович уже собирался меня туда отправить. И вот смотри,

- смешливо добавил мужчина, - я знаю, что это по его приказу Митьку убили, ты это знаешь, -

а все равно – для России лучше, чтобы Годунов на троне сидел».

Сэр Роберт помолчал и поднялся: «Отец нашего общего знакомого когда-то мне сказал:

«Ставь благо страны превыше своего». Ну вот, - мужчина помолчал, - так оно и получается,

Теодор».

Проводив зятя, он постоял немного на крыльце, глядя на тонкий, золотистый серп луны. Где-

то поблизости лаяли собаки, и меделянские кобеля, которых ночью выпускали на двор, вдруг

тоже завыли. Федор поежился, и, поднявшись наверх, заглянул к сыновьям – те спали

спокойно, Степан – положив щеку на свой альбом.

Федор улыбнулся и, осторожно вынув его, убрал в сундук.

Марья тоже сопела в колыбели – крепко, свернувшись в клубочек. Он перекрестил девочку,

и, раздевшись, зевнув, устроился рядом с женой. Лиза повернулась, и, обняв его,

прижавшись к нему всем телом, сказала: «Завтра спи, пожалуйста, до обеда, я детям велю,

чтобы не будили тебя».

- Только если ты тоже никуда вскакивать не будешь, - рассмеялся Федор. «Покормить ее, -

он кивнул на Марью, - отпущу, и все, поняла?».

Он уложил Лизу на спину, и, распуская каштановые косы, целуя ее везде, куда мог

дотянуться, еще успел подумать: «Господи, уже и обратно через два дня. А ведь я так по ним

скучаю, так скучаю».

Потом, когда Лиза, как была, обнаженная, потянулась за хныкающей Марьей, он устроил их

обоих у себя в руках, и тихо сказал, глядя, как сосет ребенок: «Все будет хорошо, Лизавета.

Скоро все это закончится. Все будет хорошо».

Жена потерлась головой о его грудь и кивнула.

Он спал долго, обнимая Лизу, и, услышав стук в дверь опочивальни, открыв глаза, увидев

яркое, полуденное солнце за окном, - помедлил одно мгновение. Потом он встал, и, услышав

то, что ему прошептал старший сын, быстро одевшись, вышел во двор – надо было ехать в

Кремль.

Ксения Борисовна Годунова подняла заплаканные, темные, красивые глаза, и, всхлипнув,

перекрестившись, сказала: «Как же это будет-то теперь, матушка?».

Вдовствующая государыня, Марья Григорьевна Скуратова-Бельская, потрещала сухими