o 0a115616b968c99b

повернулась, и Белла, вдохнув запах жасмина, одними губами проговорила: «Сколько же ей

лет?»

-Шестьдесят летом будет, - так же тихо ответила кузина. «Правда, никогда в жизни не

подумаешь?»

-Она мне снилась, - тихо пробормотала Белла и, закрыв дверь, пошла по устланному

персидскими коврами коридору вслед за бабушкой.

В отделанной золотистым шелком опочивальне пахло жасмином. Марфа открыла

серебряный поставец и, достав бутылку бургундского вина, улыбнулась: «Тебе на донышке».

Белла приняла бокал и сказала: «Этот клык мне мама дала, еще в Японии, сказала – это

дедушки моего».

Марфа посмотрела на медвежий клык, что лежал на ее узкой ладони, и на мгновение

закрыла глаза: «Господи, я же его тогда губами коснулась и спросила: «Откуда?». А

Тайбохтой сказал: «От первого медведя моего, мне двенадцать тогда было». Мы же у костра

лежали, под шкурами, и вода в озере была тихая, розовая, как раз солнце вставало. А потом

заснули, долго спали, до полудня, а как поднялись – купаться пошли».

Женщина нежно погладила клык и тихо ответила: «Да, дедушки. Ну, я потом тебе расскажу

еще о нем. А его, - она поманила Беллу к себе и надела ей на шею кожаный шнурок,- себе

оставь. Пусть у тебя будет, внучка».

-Дэниел еще шпагу моего отца привез, - Белла выпила и повертела в руках кубок. «Ну, как

мой брат Николас погиб, от него осталась. А он погиб, бабушка, как вы думаете?»

-Был бы жив, - вздохнула Марфа, - уже бы объявился. Мы же и вас уже похоронили, внучка, -

она ласково погладила Беллу по коротким кудрям. «Да вот, видишь – вернулись вы, слава

Богу. Так что мы с тобой после Пасхи, как Рэйчел родит, в Амстердам съездим,

познакомишься с сестрой своей, Мирьям, и мужем ее».

Белла посмотрела на огонь в мраморном камине и тихо проговорила: «Мы на тех островах

были, где моя сестричка маленькая похоронена. Мне говорили, в Порт-Рояле, что донья

Эстер еврейка была, и папа мой – тоже».

-Стал, да, - улыбнулась Марфа.

-Ну так вот, мой капитан, Мозес Энрикес – он тоже еврей, - решительно сказала Белла, - он

мне говорил, что надо сестричку мою вместе с мамой ее похоронить. Мы прах ее привезли,

бабушка.

Марфа взяла изящную руку девушки и, помолчав, сказала: «Жалко, что твой отец не дожил,

Белла. И матушка твоя – тоже. Они бы тобой гордились».

Белла помолчала и, сглотнув, ответила: «Я, бабушка, ныряла в Картахене, в порту, думала –

может быть, увижу папин корабль, и его самого. Да там глубоко очень, - она внезапно

шмыгнула носом и пробормотала: «Простите, я не…»

Марфа присела на ручку ее кресла и, обняв девушку, шепнула: «Это ничего, милая. Ты

поплачь. Я никому не скажу. У меня в умывальной все есть, что надо, а потом, - она нежно

поцеловала мокрую щеку, - пойдем, у тебя еще один дедушка есть, брат мой, мистер Мэтью,

и тетя, дочь его, Мария. Познакомишься с ними».

-Так хорошо дома, - дрожащим голосом сказала Белла и вытерла лицо рукавом рубашки.

«Только в море хочется. И можно не ходить в платье, бабушка, а то я не привыкла….»

-Не ходи, - Марфа пожала плечами. «Вон, тетя Мэри не ходит, и ничего страшного. Да и я

сама на охоту в мужском наряде хожу. А в море, - она рассмеялась, - мы с тобой в

Амстердам поплывем, и в Грейт-Ярмуте у нас бот стоит. Летом поедем туда, как твой дядя

Уильям из Индии вернется, и хоть каждый день будем в море выходить. Я и сама, - женщина

нежно улыбнулась, - море люблю.

Белла зашла в просторную умывальную, и, открыв рот, сказала: «Это ванна? Я о них только

слышала!»

Марфа коротко взглянула на серебряную, отделанную агатом ванну и рассмеялась: «Она

самая. Это мне тем летом из Парижа привезли, отчим твой заказывал, мистер Майкл. Мы

потом из Амстердама к нему заедем, с братом своим младшим увидишься».

-Ну, - Марфа указала на золоченые флаконы, что стояли на мраморном столике, у большого,

в человеческий рост, венецианского зеркала, - есть жасмин, вербена, лаванда, роза…

-Роза, - твердо ответила Белла. «Я помню, от мамы так пахло». Марфа полила девушке из

кувшина, и, протянув шелковую салфетку, усмехнулась: «Тогда забирай этот флакон себе,

потом в Лондоне тебе еще купим».

В столовой было шумно, и адмирал, подняв бокал, громко сказал: «Ну, за встречу, дорогие

мои!»

Матвей выпил и, наклонившись к сестре, тихо сказал: «Одно лицо со Степаном, конечно. Так,

говоришь, у них с Мирьям денег много?»

-Как близнецы умерли, - Марфа взяла серебряную вилку, - так еще больше стало. Но это

если только замуж выйдут и дети появятся. Ну да, - она подняла бровь, - Хосе сейчас из

Падуи вернется, думаю, следующей весной Мирьям и родит. И Белла тоже – ну да ей

пятнадцать только исполнилось, можно с замужеством не торопиться. А вот…, - женщина

отрезала себе паштета и, не закончив, со значением посмотрела на племянницу.

-Вот же ты, - в сердцах пробормотал Матвей, - упрямая, Марфа. Заладила одно и то же, еще

с Копенгагена я это слышу.

Он дал Цезарю, что сидел у его кресла, кусок холодного фазана и рассмеялся: «Он у вас

попрошайка, конечно. Попрошайка, да? – Матвей потрепал собаку по рыжей голове и

добавил: «Ну, ничего, вот в следующее воскресенье и посмотрим – что из тебя за охотник».