o 5f4d75a44d54dbf9

Василий Гавриленко

Убить Сталина

рассказ

А для наших детей или внуков вопрос

этот, - правы они или нет, - будет уже

решен. Им будет виднее, чем нам.

А. П.

Чехов.

* * *

Программа в очередной раз дала сбой, и Архип выключил систему. Вытер

пот, выступивший из-под козырька, выпил остывший кофе. Возвращение

давалось тяжело: перед глазами все еще маячили серые улицы Москвы 1939

года.

В лаборатории уже никого не было, последней, наверно, ушла уборщица

Клава и, конечно, не выключила свет. Если бы попытка удалась, свет так и

остался бы гореть, а это недешево. Надо будет сделать ей выговор.

Архип вспомнил все те маленькие и большие проблемы, сплетни,

выплывшие из небытия после его назначения. В лаборатории поселился стойкий

дух снисходительности. Снисходительности по отношению к нему, Архипу.

Конечно, напрямую никто не говорил об этом, однако во взглядах, жестах,

случайных, казалось бы, не относящихся к делу, фразах проскальзывало, нет, не

недоверие, а неполная уверенность в том, что именно Архип должен был убить

Сталина. Безусловную поддержку он ощущал лишь от молчаливой, похожей на

мышку, Нади, но та, он догадывался, была тайно в него влюблена.

Споры вызывали даже те мелочи, которые при других покушениях не

воспринимались всерьез. Кирилл, например, ни с того ни с сего начал доказывать, что Архип должен непременно выучить немецкий язык, хотя для какой цели -

объяснить не мог, и в конце концов, опять же ни к селу ни к городу заявил, что его

прадед погиб в лагерях. Ярополк подходил к делу, как всегда, скрупулезно и

заставил Архипа выучить поименно всех членов партийной верхушки. Но и в

Ярополке, которого Архип втайне считал человеком гениальным, проскальзывала

язвительная нотка: «А почему, собственно, ты?».

И подготовка длилась как никогда долго: четыре с лишним года. Агентурная

сеть в тридцатых годах еще только создавалась в лаборатории и, по сути дела, покушение Архипа было дебютом, от которого в дальнейшем зависело многое.

Агентами занимался Кирилл, и, надо было признать, он великолепно справлялся

со своей работой. В первый же год он вышел на начальника кремлевского гаража

Иноненко – судя по всему, человека решительного и надежного. Архип долго

разглядывал фотографию – темные глаза, жесткая линия губ, упрямый

подбородок. Отчего-то Архипу казалось, что в тридцатых годах все люди были

друг на друга похожи, – все были жесткие.

Выйти на шофера – этот креатив принадлежал, конечно, Ярополку. Однако

он, что было не совсем, а вернее, совсем на него не похоже, вместо реальной

подготовки больше занимался какой-то метафизикой – личностью Сталина,

заставлял меня читать книги – написанные им и о нем. Ярополк видел в вожде

тайну, разгадать которую не мог, – хоть лбом о стенку. За всеми зверствами он

чувствовал нечто, гораздо более зловещее, нежели сами зверства. Кирилл за

спиной Ярополка крутил пальцем у виска и говорил с презрением: «Утоп наш

Ярополк в кабалле». Нужно сказать, что они друг друга недолюбливали. А

впрочем, лабораторные крысы редко способны на любовь.

С позиции разума Архип не во всем соглашался с Ярополком, однако

мрачный цинизм Кирилла отвергал не разумом, а сердцем. Глядя на портрет

вождя народов, Архип думал, вернее, чувствовал, что тайна есть, и временами

ему казалось: хвостик этой тайны виден – только ухватись.

За время подготовки он выслушал много наставлений и просьб

относительно речи – тех слов, что должен услышать деспот перед смертью. Надя, стесняясь и краснея, подошла к нему и попросила сказать Сталину, что в аду его

ждут убитые им младенцы. Почему младенцы, да еще и в аду, этого она

объяснить не смогла и оттого еще более смутилась. Архип давно уже подумывал

уволить Нину, так как терпеть не мог влюбленных девиц на рабочем месте,

однако он знал, что на руках у девушки больная престарелая мать, и – рука не

поднималась.

Речью больше занимался Ярополк, и, как казалось Архипу, подошел он к

этому важнейшему делу вполне рационально. Многим палачам – на грани

раскаяния и преклонения перед совестью - больно слышать перечисление их

грехов и «аз воздам», хотя они и сами прекрасно знают дела рук своих. В

Сталине была черта, выводящая его из этого ряда. Он убивал, веря в то, что

должен убивать. Ярополк построил речь на решениях двадцатого съезда, а так же

на крахе СССР и коммунизма. Это жестоко. Но Ярополк, возможно, имел право на

жестокость – его прабабка была замучена в застенках НКВД.

Пытаясь оправдать свое назначение, Архип перелопатил архив

лаборатории, доступный архив Интеллектуальной Библиотеки, однако не нашел

ни малейшего намека на то, чтобы кто-нибудь из его родственников пострадал от

сталинского режима. Напротив, его прапрадед прожил свою мещанскую жизнь в

городе Калуге и не слышал о застенках, пытках и расстрелах. Архипу пришлось

удовлетвориться фактом убийства его любимого поэта Николая Семеновича

Гумилева. Архип питал слабость к литературе и оттого-то его не особенно ценили