o 746a5c7ff3383046

этого слова. Никто никогда не мог сказать, в каком он настроении: он не выдавал

его ни словом, ни звуком, ни жестом, работал каждую ночь до пяти часов утра и,

кажется, только на этот раз решительно ничего не делал, а курил и шагал по своей

комнате.

Убийственный намек, брошенный Василием Ивановичем, который нетрудно было

понять без объяснений, потряс мой организм; одно воспоминание о нем приводило

меня в ужас и исступление. Я очутилась в детской, бросилась на колени перед

спавшими детьми и то с отчаянием умоляла их навести меня на мысль, что мне

делать, то проклинала судьбу, что я не могу молиться, что я не верю ни во что, что я

не надеюсь ни на высшую благость, ни на божье милосердье, что я лишена даже

этого утешения.

На другой день Василий Иванович рано ушел в Публичную библиотеку, а у меня

работа валилась из рук. Отдав последнюю мелочь на покупку провизии для

завтрака, я вошла в детскую. К моему изумлению, мой младший сын, который без

чужой помощи уже несколько месяцев не мог приподнять голову от подушки,

теперь сидел в кроватке и просил его одеть. В последние дни я замечала улучшение

его здоровья, на что указывала и врачу, который объяснял это усиленными

приемами рыбьего жира и ваннами из морской соли.

-- Да ведь он у нас поправился от молочной пищи! -- воскликнула няня радостно

и наклонилась к ребенку, уже так давно не сидевшему самостоятельно.-- Доктора-

то ваши все приказывают кормить говядиной, а наши крестьянские ребята и в глаза

ее не видят. Там, где есть коровушка да бог хлебом не обидел, какие они здоровые

да ядреные!

-- Зато сколько их и умирает по деревням в раннем детстве! -- заметила я.

Тем не менее меня тоже очень удивляло, что мой больной мальчик начал

поправляться именно в последнее время, когда, вследствие отсутствия средств, я

начала питать его исключительно молочного и мучною пищей.

Возвращаюсь к прерванному рассказу. Более бодрый вид ребенка и неподдельная

радость няни несколько ослабили мучительную боль моего сердца. Я решила, что

хотя и не заплатила няне жалованья за два месяца, но еще попрошу у нее взаймы

несколько рублей. Мне казалось, что поговорить с ней об этом мне будет не очень

трудно... Но боже мой, боже мой! Что же будет через несколько дней, когда опять

ничего не останется, а впереди ничего, решительно ничего? Слезы падали на

исхудалые пальцы ребенка, когда я усаживала его в кресло и расстанавливала на

столике перед ним игрушки. В эту минуту кто-то громко позвонил. Няня вышла и

через минуту подала мне карточку с фамилией, мне совершенно неизвестною.

Передо мной стоял человек средних лет с копною густых, кудрявых волос, своим

обликом напоминавший художника. Он заговорил о том, что вот уже целый год, как

он собирает сведения о портретах и картинах Угрюмова, Воробьева и других. Я

сказала, что у нас есть только портрет отца моего мужа, но кем он написан -- не

знаю, н ввела его в кабинет.

-- Ведь это же кисти Угрюмова!11 У вас должны быть другие его вещи, а также

портреты и картины некоторых Умерших художников.

Он открыл записную тетрадь и начал вычитывать из нее всю подноготную отца

моего мужа, его родни и знакомых, среди которых были художники такие-то и

такие.

-- Некоторые их произведения,-- говорил он,-- а также многие другие, перешли в

собственность отца вашего мужа. Когда он разорился, а затем умер12, все его

произведения поступили в собственность матери Василия Ивановича, а после нее

достались вашему мужу. Между ними должен находиться портрет одного

сановника времен Николая Павловича: его прежде всего я и разыскиваю.

Только тут я вспомнила, что как-то нашла в одном углу нашей квартиры большой

сундук и увидала, что он сплошь набит испорченными картинами. Он был водворен

на чердак, где с тех пор и оставался, никому не нужный и всеми забытый. Когда по

просьбе посетителя его внесли и открыли, он с ужасом всплеснул руками:

-- Мало удавить тех, кто так относится к искусству! -- произнес он, не стесняясь

моим присутствием, и быстро начал вынимать и раскладывать портреты и картины

на столе и полу; между ними нашелся и портрет вельможи со звездой. Все

портреты,-- их оказалось гораздо более, чем картин,-- были покрыты плесенью от

сырости; на некоторых из них зияли даже трещины и дырки, и все они были

изрядно перепачканы.

-- Если эти произведения валялись у вас на чердаке в таком преступном

небрежении, они вам не нужны. Зав этого сановника со звездой я могу вам дать

двадцать пять рублей. Впрочем, я хочу купить все ваши картины. Вы сами видите,

что некоторые из них никуда не годятся: я даю за все двадцать штук -- триста

пятьдесят рублей.

От неожиданного счастья у меня забилось сердце и всю меня так стало

передергивать и трясти, что я ничего не могла выговорить!

-- Ведь вот вы ничего не смыслите в искусстве, а теперь думаете, что я хочу вас

нагреть... Дескать, не найдется ли другого покупателя, который даст за этот хлам

еще больше.

-- Нет, нет, берите, если только можете сию минуту отдать мне деньги,--

проговорила я наконец.

Он сейчас же отдал мне деньги.

-- А теперь продайте мне портрет отца вашего мужа.