свои вещи и построились, был дан залп из автомата. Наповал был убит выходец из
Чехословакии Ковган и ранен студент морского техникума Заглядимов. К счастью, появившийся
фон Ибах приостановил расстрел. Он что-то резко сказал коменданту, показав пальцем на лоб.
Эта расправа произвела на всех удручающее впечатление. Подыхающий зверь еще показывал
зубы.
Колонна тронулась в путь. А гитлеровцы в беспорядке отступали. То и дело встречались
бегущие солдаты в расстегнутых кителях, без головных уборов, многие из них были пьяны. На
вопрос Вейфеля: «Где американцы? Куда драпаешь, свинья?» — один солдат махнул рукой,
вытащил фляжку со спиртом, приложился к ней, заорал: «Алее капут! Хайль Гитлер!» — и
побежал дальше.
На дороге валялись поломанные винтовки, автоматы. В одной из канав сидело несколько
мальчиков, одетых в солдатскую форму. Они с ужасом глядели на нас и дрожащими руками
старались зарядить винтовки: боялись, не сделаем ли мы им чего-нибудь худого. Это были
солдаты последнего гитлеровского призыва. Вейфель поглядел на них и в сердцах сплюнул: с
такими Германию не отстоишь. Но кое-где части СС пытались организовать сопротивление
наступающим американцам. Натягивали телефонные провода, по обочинам дороги тянулись
бикфордовы шнуры. При малейшей возможности моряки рвали эти провода и шнуры, делали
все, чтобы навредить фашистам. Если уж умирать, так чтобы вспомнили недобрым словом…
Пока колонна интернированных медленно двигалась к Дунаю, в Вюльцбурге происходили
трагические события. Больные не спали. Тревожно тянулась ночь. Иногда мимо замка
проносились автомашины, наполненные орущими песни пьяными солдатами. Но в лагерь никто
не заехал. Днем моряки вместе с больными офицерами и генералами вышли на плац, на
прогулку. Вскоре на двор комендатуры привели несколько десятков ост-арбайтеров — советских
людей, пригнанных из оккупированных районов Советского Союза. Их пинками и криками
загоняли в подвал. Командовал молодой эсэсовский офицер. Увидя на плацу генерала
Сотенского, у которого была перевязана голова, офицер подозвал его. Они обменялись
несколькими фразами — Сотенский знал немецкий язык. Генерал кивнул головой и подошел к
Долженко:
— Попрошу вас, скажите вашим ребятам, чтобы помогли выйти на двор генералу Шевчуку…
Он в камере и очень слаб. Этот офицер сказал, что меня и его сейчас посадят в машины и увезут
в хороший госпиталь. Когда опомнились! А потом приедут за всеми оставшимися.
Долженко приказал более крепким морякам помочь Шевчуку, и вскоре, попрощавшись,
генералы вышли за ворота.
Прошла вторая ночь в покинутом лагере. Всю охрану замка представлял один солдат,
дежуривший у входных дверей. Утром и его не оказалось.
В городе шла перестрелка, иногда пули достигали стен замка и с противным цоканьем отбивали
штукатурку. Скоро все затихло. Стрельба прекратилась.
— Наверное, Вайсенбург взяли американцы, — сказал Долженко. — Надо спуститься в город
разведать обстановку. Сходи узнай, как там, и быстренько обратно. Только осторожно. —
приказал стармех одному из моряков. Но не успел тот выйти за ворота, как вернулся обратно.
Лицо его было перекошено от ужаса.
— Георгий Александрович! Выходите скорее! Генералов убили!
Долженко не раздумывал. С помощью товарищей он с большим трудом выбрался за ворота. То,
что он увидел, заставило его поникнуть головой: перед ним лежал труп генерала Шевчука.
Рядом валялись окровавленные острые камни.
— Георгий Александрович! Вот второй труп…
Под стеной замка, заваленный камнями, лежал генерал Сотенский, убитый так же зверски, как и
Шевчук. Стармех стянул берет с головы.
— Шапки долой, ребята, — сказал Долженко, — эти люди погибли как мученики. Подумайте
только… Больных, беззащитных убили… В госпиталь повезли! Какие сволочи!
Моряки стояли, обнажив головы. Потом они, как могли, вырыли могилы и похоронили
генералов у дороги в замок.
Вернулся человек, посланный в город. Он сообщил, что в Вайсенбурге американцы.
До Дуная оставалось несколько километров. Утомленные двухсуточным маршем,
интернированные еле шли. Стемнело. Охрана окружила колонну плотным кольцом. Люди шли
тесно, плечо к плечу. Всех охватило тревожное ожидание. Сейчас должно начаться… Сейчас
или никогда. Еще минута, другая, — и от штаба поступит команда: «Разбегаться!» Темно, лес
рядом… Но все было тихо. В голове колонны что-то громко закричал Вейфель. Колонна
замедлила движение, повернула и сразу же очутилась в какой-то деревне. В темноте еле
различались силуэты сараев и крестьянских домиков. Ни огонька, ни человека на улице, где-то
лаяла собака.
— Стоп! Привал до утра! — передали по колонне.
Подталкивая прикладами, нас загоняли в огромный серый и очень длинный сарай. Когда я