o a3f5f3fb25c31a8f

вошел туда, то в первый момент ничего не мог разобрать. Потом, кое-как привыкнув к темноте,

понял, что мы находимся в сарае, доверху наполненном соломой и сеном. Здесь были сложены

десятки тонн соломы. Почему немцы поместили нас именно в этот сарай? Зашевелилось

неприятное чувство. А что, если они задумали нас сжечь? Наконец все интернированные были в

сарае.

— Можете отдыхать. Курить запрещается, — сказал стоящий в дверях Вейфель и задвинул

тяжелый засов.

Измученные моряки бросились на солому. В сарае было темно и сухо, приятно пахло сеном.

Страшно хотелось спать, но в такой обстановке мы спать не могли. Собрался штаб, вызвали

всех командиров групп.

— До Дуная осталось восемь километров, — сказал Богданов, — сейчас наступил самый

опасный момент. Вы все слышали о приказе Гитлера уничтожать военнопленных. Объяснят

американскими бомбежками. Погибли при эвакуации — и концы в воду. Вейфель сказал, что

завтра нас поведут дальше…

— Не хотят ли они нас сжечь здесь? — промолвил Шилин. — Такое громадное количество

соломы…

— Кто знает? От них можно ждать всего, но не думаю. Опасно для деревни. Могут все спалить

кругом. Во всяком случае, надо быть готовыми и к этому. Разобрать крышу, благо она здесь

легкая, деревянная, проделать, где возможно, наблюдательные отверстия, у всех щелей

расставить посты. Чуть что — поднимать тревогу.

Несмотря на усталость, начали выполнять приказ штаба. Разобрали в двух местах крышу. Сарай

был старый, и проделать отверстие не составляло большого труда. Установили посты.

В деревне затихли все звуки. Наступила ясная звездная ночь. У сарая слышались голоса

разговаривавших между собой часовых. Пока все выглядело мирно.

Я улегся на солому, но заснуть не мог. Казалось, что вот-вот раздастся крик наших дозорных:

«Огонь! Поджигают!», но в конце концов усталость взяла свое, и я заснул тревожным,

некрепким сном. Снились мне кошмары, я задыхался, солома попадала в рот…

Разбудил меня боец моей группы Ростислав Рогозин:

— Вставайте. Два часа. Вам заступать. Встанете к щели у дверей. В четыре разбудите Юру

Ратьковского. Он вас сменит.

Ростик проводил меня к наблюдательному пункту. Это была довольно широкая щель между

досками. В нее хорошо просматривался кусок улицы и клочок звездного неба. На скамейке у

дома спал часовой. Видно, его совсем не интересовал сарай и то, что в нем происходит. Для

него война уже закончилась, и он не мог дождаться, когда попадет в плен к американцам или

сумеет убежать в свою деревню.

Ничто не нарушало спокойствия. На небе против моей щели ярким фонариком светила одна из

моих любимых звезд — Вега. Я всегда определялся по ней в море. Сейчас она мерцала

приветливым голубоватым светом, напоминая мне прошлое. Вернется ли все, о чем я мечтал

четыре года? Теперь-то я научился ценить жизнь, и прав был тот, кто сказал: «Умейте находить

радости в малом». Каждый прожитый день должен быть радостным. И если на душе станет

скверно, придут какие-нибудь неприятности и упадет настроение, достаточно вспомнить одно

слово «Вюльцбург» для того, чтобы все изменилось и все горести показались бы пустяками…

Зашевелился солдат на скамейке, и я сразу вспомнил про Дунай. Что ждет нас впереди? Кому

выпадет счастливый билет вернуться домой живым? И выпадет ли?

Два часа прошли в размышлениях. Хотелось подвести итог своей жизни. Времени потом не

будет. Завтра, вернее уже сегодня, нас поведут к Дунаю…

Пришел Юра Ратьковский.

— Ну, что нового? — спросил он. — Идите поспите еще, если сможете. Я совсем не спал.

Разные мысли одолевают…

— Никакого движения не заметно. Как будто вымерло все.

Я уступил свое место у щели Ратьковскому и улегся на солому с твердым намерением заснуть.

Думай не думай, ничего не изменится.

Солнечные лучи через многочисленные дыры и щели проникли в сарай и осветили спящих

моряков. Я открыл глаза. Подо мной — я лежал на верхних кипах- совещался штаб.

— За ночь не произошло ничего особенного, — говорил Дальк, — вахтенные доложили, что в

деревне тихо, не видно ни унтеров, ни охраны. Надо попробовать выйти из сарая. Просить,

чтобы нас выпустили на двор. У дверей стоит один солдат…

— Давайте попытаемся, — поддержал его Балицкий, — скажем, что по нужде…

Богданов подошел к двери и принялся громко стучать. Тотчас же отозвался солдат:

— Что вам? Чего стучишь?

— Выпустите нас.

— Погоди. Доложу офицеру.

В щель было видно, как солдат, оставив винтовку, куда-то пошел. Через минуту он вернулся в

сопровождении офицера, которого в лагере звали «Чайник» за длинный нос. Он работал в

бухгалтерии комендатуры и к интернированным непосредственного отношения не имел.

Заскрипел засов. Двери распахнулись.

— Господа, — произнес Чайник, лицо у него было испуганное, — прошу вас соблюдать

спокойствие. Я оставлен командованием лагеря для того, чтобы передать вас американцам по