o a3f5f3fb25c31a8f

копошилось полторы калеки — несколько стариков грузчиков. Что они могли сделать? Погрузка

еле двигалась.

В эти дни погода выдалась редкая. Ни одного дождичка. Солнце шпарило с утра до вечера. На

небе — ни облака. Днем даже бывало слишком жарко. Мы изнывали, без конца пили из бачка

тепловатую, невкусную кипяченую воду, но жажду утолить не могли. Стоял полный штиль.

Даже дуновения ветерка не ощущалось в порту. Только ночью становилось легче дышать. Мы

двигались по палубе как сонные черепахи. Вялые, разморенные, потные… Ничего не хотелось

делать. Скорей бы домой! Стоянка опротивела. Какое-то оцепенение охватило всех.

В субботу, в два часа, когда грузчики положили в трюм очередной тяжеловес, в кают-компанию

вошел оберчекер{10} Вилли Финк. Отирая пот со лба, он предложил:

— Слушайте, моряки. Завтра воскресенье. Давайте я свезу вас на озеро под Штеттином.

Покупаемся, позагораем. Я сынишку с собою возьму. Это недалеко. Кто хочет? Свободные от

вахты, конечно.

Финк покосился на капитана. Мы охотно приняли предложение немца. Вилли мы знали давно, с

тех пор, как он грузил наши суда в Гамбурге, и считали его своим другом. Предстояло хоть

какое-нибудь развлечение! Разнообразие в нашей монотонной жизни. Поплаваем, покупаемся,

посидим на травке, не будем видеть осточертевшие военные транспорты, слышать бесконечные

марши.

Собралась компания человек шесть во главе с капитаном. Сговорились встретиться с Финком

рано утром у портовых ворот, а оттуда уже на автобусе ехать за город.

Война

Ночь я спал плохо, проснулся в пять часов утра. Отдернул занавеску. Над портом висела

сиреневая дымка. Солнце уже встало. Пока еще не чувствовалось жары, но день обещал быть

отличным. Я высунул голову в иллюминатор. На причале около трапа стоял солдат с автоматом.

Что за диво?! Раньше их никогда не ставили. Зачем он тут?

«А черт с ним. Поставили — значит, надо. Война..» — подумал я и принялся одеваться.

Все тело было влажным. Я сунул голову под струю умывальника. Стало немного легче. Мокрое

полотенце принесло еще больше облегчения. Наверху топтался капитан. Тоже встал. Я кончал

бриться, когда услышал его взволнованный голос:

— Скорее иди сюда и позови стармеха!

По интонации я понял — что-то случилось. Я забежал к нашему «деду», Георгию

Александровичу Долженко, крикнул ему:

— Срочно к капитану! — и, прыгая через ступеньки трапа, ворвался в капитанскую каюту.

Иван Иванович растерянно стоял посреди каюты в шлепанцах, с одной намыленной щекой, в

руках он держал бритвенную кисточку. Из большого приемника «Кёртинг» неслись какие-то

истерические выкрики.

— Гитлер выступает. Война, братцы, вот что.

Капитан хорошо говорил по-немецки, но это сообщение звучало так ошеломляюще, что мы с

«дедом» в один голос переспросили:

— Война с нами? Не может быть! Вы правильно поняли?

— Правильно. Раньше таких выражений он никогда не употреблял. Война. Давайте скорее. Вот

документы, Георгий Александрович. Они не должны попасть в руки врага. Быстро сожги их в

топке.

Капитан сунул «деду» конверт с документами. Тот прижал их к груди и бросился вниз.

Война! У меня это слово не укладывалось в голове. Мы часто слышали его, употребляли сами,

читали в газетах и слышали по радио. Но оно было просто понятием, а теперь стало жизнью.

Какая она — война? Что сейчас будет с нами? Что станется с Лидочкой, матерью, Ленинградом?

Как они там? Капитан говорил, что немцы уже бомбили наши города…

— Война! — опять повторил капитан. — Этот чубатый маньяк грозится уничтожить Красную

Армию в три месяца и навсегда покончить с коммунизмом. Вряд ли удастся…

Злобно подмигивал зеленый глазок приемника, из динамика все еще неслись выкрики фюрера…

Но теперь это нас уже не интересовало. Роковое слово «война» произнесено.

Я все еще не мог прийти в себя. Разумом я понимал, что сейчас произошло, ко всем сердцем

противился этому, на что-то надеялся, думал, что все еще может как-то измениться, или все-

таки капитан плохо понял, не уловив в речи Гитлера основного…

— Быстро идем на «Хасан», — сказал капитан, — надо предупредить товарищей.

Мы перелезли через релинги и очутились у каюты стармеха «Хасана». Он уже вышел нам

навстречу.

— Война, Леша!

Устинов переменился в лице:

— Война? Откуда такие сведения?

Иван Иванович с волнением рассказал ему все, что слышал по радио.

— Плохо дело. Пошли к Хрисанфу Антоновичу. Ему сейчас же надо сообщить…

Но было уже поздно. На шлюпочной палубе нас встретил солдат-автоматчик и приказал

вернуться на «Эльтон». Мы стояли в нерешительности. Солдат что-то кричал. Алексей махнул

нам рукой: «Идите, мол. Я все передам». Мы поняли и вернулись на свое судно.

— Пойди расскажи обо всем команде. Пусть оденутся почище. Пока никаких работ не

производить, — проговорил капитан, отирая лоб платком.

В столовой собрался почти весь экипаж «Эльтона». Все были взволнованы, громко

разговаривали, жестикулировали.

— Ну, что слышно? — посыпались вопросы. — Война? Не может быть! Как же дома? Как им