o bdf4013bc3250c39

Он пристально смотрел в глаза Рюмину и сгорал от желания изуродовать его

тут же на месте. Но в то же время какое-то подсознательное чувство

удерживало его от этого. Потерянный, он стоял на месте и только неотрывно

смотрел на соседа. А тот все пятился и пятился назад мелкими шажками. И

злобно бросал сквозь стиснутый лангетами рот:

- Ну утарь, утарь! Снофа напишу в ментофку! Теперь ни са што не

отмашешься! Утарь!

От последнего, рокового, движения его опять что-то удержало. Он

развернулся и быстро зашагал к Зининому дому. Он не помнил, как очутился

на третьем этаже – сам ли вошел, на лифте ли поднялся. Не помнил, как

звонил в дверь. Может – стучал. Очнулся только тогда, когда увидел в проеме

двери Зину, мелко жующую что-то, с зажженной сигаретой в руках.

- А где пиво? – спросила она.

- У любовничка своего спроси, у Рюмина, - бросил Добряков и сам удивился, насколько сказанное вышло спокойным, незлобивым.

У нее подкосились ноги, и она пошатнулась, удержавшись за косяк.

338

- Не ожидала, что так скоренько все откроется, да? – ну просто чудо,

насколько он был спокоен сейчас!

- Пройди, поговорим, - едва слышно прошептала она и ушла на кухню.

- А говорить-то особенно и нечего, - возразил он, идя следом. – Теперь уже

можно вообще ничего не говорить. Теперь я для тебя чужой… Ты для меня,

по крайней мере, точно чужая… Спасибо тебе за все!

Она молча сидела на стуле, свесив голову.

- Нечего сказать, да? – мучил ее Добряков. – Или у тебя это запросто – тому

дам, другому дам?

Он глубоко вздохнул и почувствовал, что, несмотря на выпитое, нисколечко

не пьян. Однако предстоял тяжелый одинокий вечер, и поститься в таком

состоянии ничуть не хотелось. Он взял две бутылки водки, сунул их в пакет и

пошел в прихожую.

- Это все, что ты можешь мне сказать? – донесся до него ее слабый голос.

- А что ты еще хотела услышать? – он остановился и не оборачиваясь,

спросил через плечо: - Обойдемся без грубостей, ладно? Я тебя не виню. Кто

я тебе такой? Ты самостоятельный человек, чего ради передо мной

отчитываться! – он взялся за ручку двери, но она мигом подлетела к нему, обхватила сзади трепетными руками и повисла на его спине.

- Ты разве не догадываешься… не понимаешь нисколько… что это ради тебя?

– зашептала она надтреснутым голосом, с надрывом.

- Для меня? – переспросил он, не двигаясь. – Ах, да, понятно! Это чтобы этот

хмырь заявление забрал? Жертва твоя такая, да?

339

- Если бы ты знал, как он мне был противен!.. В тот момент я думала только о

тебе… только о тебе… Все лицо мне исцарапал гипсом своим… А я все

думала, думала: скорее бы… скорее бы он взял свое заявление…

- Ты думаешь, мне такая свобода нужна? – он высвободился из ее объятий и

повернулся к ней – негодующий, непримиримый. – Что я тебе о теперь

думать буду? Как к тебе относиться? Думать, что в какой-то момент ты

украдкой от меня еще кому-нибудь подставишь?

- Зачем ты так? – она опустилась на пуфик, уткнула голову в сложенные на

коленях руки и заплакала тихо, обреченно.

- Поэтому и не хочу ничего больше говорить. Хватит! – Он резко, как отрезал, развернулся к двери и вышел, не оглядываясь и не закрывая дверь.

Она сидела и плакала. Считала его шаги по лестнице. Они становились все

тише, тише. Вот пропищал кодовый замок открываемой двери, вот

послышался щелчок, когда она закрылась. Все кончено!

Он вышел из подъезда совершенно опустошенный, без каких-либо мыслей в

голове. В руке слабо позвякивали две бутылки водки в измятом пакете.

«Будет чем успокоиться, - мелькнула мысль. – И пошла бы ты на хер со своим

загсом! Рюмина пригласи с собой!.. Скотина!»

Сделав большой крюк, чтобы не встречаться с компанией у палатки, он

подошел к своему дому с другой стороны.

18.

Положив бутылки в холодильник, Добряков прикинул: не густо, учитывая

предстоящий запой. То, что он непременно уйдет в запой, не вызывало

340

никаких сомнений, а литра водки даже при самом скромном разгуле ему

хватит только на пару дней. А потом? Мучиться и невыносимо долго – дня

три-четыре – приходить в себя? Такое можно было допустить только в

крайнем случае, но именно такого расклада ему теперь ни за что не хотелось.

Можно было, конечно, попробовать снотворное, при этом «просушка»

оказалась бы не столь мучительной. Но все осложнялось тем, что

снотворного давным-давно, еще с тех пор, как познакомился с Зиной, у него

уже не водилось. А денег на снотвороное сейчас не было. Их вообще ни на

что не было. Ни рубля!

Он чертыхнулся и открыл холодильник. Отвинтив пробку еще не успевшей

как следует охладиться бутылки, плеснул немного прозрачной жидкости в

покрывшийся пылью стакан и без всякого желания, почти через силу выпил.

Подождал немного, но желаемого опьянения не наступало. Добавил еще

полстакана, снова выпил, поморщился и закурил. Нет, все напрасно, никакого

эффекта. Вот и сигарет только одна пачка неполная осталась. Уходя от Зины, только ее и прихватил со стола, уже начатую.

«Вот ведь что значит не везет! – тоскливо думал он, глядя в окно на пожилого

мужчину с детской коляской, прогуливавшегося под окнами. – Кому-то вот