o bdf4013bc3250c39

Добряков открыл рот и ощутил на языке прохладный металлический вкус.

Смотрел Лазутин недолго, опустил шпатель в стакан с раствором и сел на

свое место.

- Вы принимаете сейчас какие-то медикаменты? – спросил он.

- Н-нет, с чего вы взяли? – замотал головой Добряков.

- Я вижу это по вашему языку. Или это что-то другое? – хитро

прищурившись, доктор буквально пронизывал собеседника взглядом.

Добрякову стало неловко, он снова опустил глаза, но быстро поднял и

затараторил скомканной скороговоркой:

- Нет, нет, если вы думаете, что я пью… нет… когда мне?.. По трое суток

работаю… Там не терпят пьяниц…

- Да что вы так разволновались? – попытался успокоить его доктор. – Не

пьете, так не пьете. Это хорошо, чего ж тут волноваться? Только знаете… - он

вдруг замолчал и глубоко вздохнул: - Только меня-то обманывать не стоит.

Ведь я прекрасно вижу, что вы в состоянии алкогольного опьянения. Даже

зажевать какой-нибудь жвачкой не удосужились, идя на прием к врачу.

- Да ведь я… по старому знакомству, так сказать… - снова залепетал

Добряков, чувствуя, что краснеет. – Вы ведь тогда предлагали заходить

345

запросто… ну, когда я вам помог… Вот я и решил обратиться… по нужде, так

сказать, другого выхода нет… Снотворное-то просто так не дают…

- За то, что помогли, спасибо вам еще раз, - прервал его словопоток Лазутин.

– Вы, я уверен, неплохой человек. И потому, повторяю, мне очень вас жаль. Я

ведь говорю все это для вашей же пользы.

Добряков молчал, стыдливо опустив голову.

- Скажите, сколько вы уже пьете?

- Не считал, - едва слышно ответил Добряков, слегка разведя руки. –

Наверное, лет двадцать уже… Или больше… Да, конечно, больше.

- Я немного не о том, - уточнил врач. – Я спрашиваю, сколько дней вы пьете

сейчас, на данный момент?

- Кто его знает, - пожал плечами Добряков. – Я уже запутался в счете.

- Не хотите пролечиться в больнице? Там неплохо кормят, отдохнете,

успокоитесь, попробуете отвыкнуть от спиртного.

На минуту Добрякову показалось, что это было бы сейчас самым разумным в

его положении, когда нет денег, нет близкого человека. Но привычка… Она

ведь, он знал, вторая натура, и почувствовал, что, несмотря ни на какие его

желания и усилия, эта привычка ни за что не отпустит его, не расцепит своих

крепких когтей, стиснутых на его судьбе. И вздохнув, он обреченно ответил:

- Да нет… Сам попытаюсь. Спасибо.

- Мне почему-то кажется, что у вас ничего не получится, налицо уже

клинический процесс, - и Лазутин еще раз долгим взглядом осмотрел

Добрякова с ног до головы – всю его съежившуюся, неловкую, потерянную

фигуру. – Снотворное я, конечно, выпишу. Но подумайте еще раз,

346

настоятельно вам советую, - он взял ручку и быстро заводил ею по бланку.

Поставил печать и протянул Добрякову:

- Вот, пожалуйста. Очень грустно, что вы не хотите ничего понять. В один

момент все может окончиться весьма плачевно.

Добряков молчал, по-прежнему смотря в пол.

- Ну как хотите. Дело ваше. Не смею настаивать. Впрочем, желаю вам всего

наилучшего.

- Спасибо, - не глядя ему в глаза, сказал Добряков, взял рецепт, повернулся и

вышел из кабинета, забыв даже попрощаться.

В аптеке он купил снотворное. Теперь со спокойной совестью можно было

идти в магазин. Он все-таки послушался голоса разума и решил не

отрываться на всю пенсию, а для начала взять три бутылки водки, три пачки

сигарет, полбатона колбасы и хлеба. На первое время хватит, а там видно

будет. Купил на кассе прочный пакет, сложил туда бутылки, продукты и с

легким сердцем отправился домой. На улице расстегнул три верхние

пуговицы рубашки, чтобы проветриться. Это было весьма кстати: от доктора

он вышел, как из парной.

Вернувшись домой, первым делом выключил мобильник, потом прошел в

ванную и принял горячий душ, чтобы смыть налипший под пристальным

взглядом врача пот, и насухо растерся полотенцем.

«Пора перекусить что-нибудь, а то потом будет не до того», -

предусмотрительно решил он, включил конфорку электроплиты и стал

тонкими кружочками нарезать колбасу и кидать их на раскалявшуюся

сковороду. Масла у него не было, но он специально купил колбасу с жирком, чтобы, растопляясь, он способствовал жарке. А сам тем временем вытащил

из холодильника успевшие охладиться бутылки, налил из начатой полстакана

347

и залпом выпил. Подцепил вилкой кусочек колбасы со сковороды, подул на

него и запихнул в рот, похрустывая рдяной корочкой. Решив, что колбаса

готова, переставил сковороду на холодную конфорку и переложил колбасу на

тарелку.

«И это все? – подумал он, усаживаясь за стол перед дымящейся колбасой и

тупо уставившись в тарелку. – И это все, что осталось?» - мысли о Зине

вернулись к нему непрошено – жестокие, безжалостные. К ним примешалась

выпитая за утро водка, и через минуту Добряков плакал, как безутешный

ребенок. Понемногу успокаивался, выпивал полстакана водки и снова ревел

навзрыд, терзая душу ее именем и осознанием своего окончательно

погибшего счастья.

Это счастье стоило пышных похорон, и в течение трех дней, трех вечеров и

трех ночей Добряков пребывал в состоянии, которое трудно было назвать

жизнью. Эта жизнь ограничивалась кухней и кроватью. Даже в туалет ему не