О благодеяниях

[1] Теперь мы вступаем в битву с толпой эпикурейцев – этих любителей чувственных удовольствий и прохлады, философствующих среди своих пиршеств. Для них добродетель – служительница удовольствий. Им (удовольствиям) она повинуется, им служит и смотрит на них, как на высших себя. «Нет, – говорят они, – удовольствия без добродетели»[144].

[2] Но почему же (удовольствие) прежде добродетели (поставляется в этом определении)? Ты полагаешь, что спор касается только порядка мест? Напротив, здесь дело идет о вещи в ее целом, о самой ее сущности. Нет добродетели, если она может стоять на втором месте. Ей принадлежит первая роль; она должна предводительствовать, повелевать, занимать почетнейшее место, а ты повелеваешь ей дожидаться условного сигнала[145].

«Что тебе за дело, – говорит эпикуреец, – [3] ведь и я не допускаю, чтобы жизнь была счастливой без добродетели. Я порицаю и осуждаю то самое удовольствие, которому я следую и которому предался, как скоро (от него) удалена добродетель. Одно только составляет предмет спора, именно: есть ли добродетель источник высшего блага, или она сама – высшее благо?».

А хотя бы одно это было предметом нашего спора, то думаешь ли ты, что и здесь дело идет только о перемене места? Нет, это поистине извращение (дела) и очевидное ослепление; это значит первому предпочитать последнее. [4] Я негодую не на то, что добродетель поставляется после удовольствия, но на то, что она совершенно сравнивается с удовольствием. Она его презирает, она его враг и, убегая от него как можно далее, является более расположенной к труду и скорби, к испытаниям, достойным мужа, а не к этому, свойственному женщине, благу.

Глава 3

[1] Эти рассуждения необходимо было внести, любезный Либералий, по той причине, что благотворительность, о которой теперь у нас идет дело, есть свойство добродетели, и весьма постыдно оказывать ее ради чего-нибудь иного, а не для того только, чтобы оказать. Ведь если бы мы дарили с надеждой на обратное получение, то стали бы давать каждому более других богатому, а не достойнейшему, между тем как теперь бедняка мы предпочитаем наглому богачу. Благотворительность не обращает внимания на богатство. [2]Затем, если бы исключительно одна выгода побуждала нас оказывать помощь, то всего менее должны были бы раздавать свои дары те, которые всего легче могут (делать это), именно: богачи, люди властные и цари, не имеющие нужды в чужой помощи. Да и боги не снабжали бы нас таким множеством даров, которые они непрерывно изливают на нас днем и ночью[146], ибо им на все достает своей собственной природы, которая делает их довольными, безопасными и недоступными насилию.

Итак, ни для кого не станут делать добра, если делать его единственно ради себя и своих собственных выгод. [3] Это не благодеяние, а ростовщичество, когда высматривают кругом не то, где бы наидостойным образом поместить (свой дар), а где бы получить как можно более выгод, откуда бы всего легче взять. Именно потому, что боги слишком далеки от этого, они и благодетельны. Ведь если бы единственным поводом к благотворительности была польза дающего, а для Бога не должно быть никакой надежды на получение от нас выгоды, то Он и не имел бы никакого повода благотворить нам.

Глава 4

[1] Я знаю, что на это отвечают: «Бог, по этой причине, и не делает благодеяний[147], но, беспечный и равнодушный к нашей участи, Он, отвратившись от мира, занят другим делом или, – что Эпикуру представляется величайшим счастьем, – ничем не занят и благотворения не более касаются Его, чем обиды»[148].

[2] Рассуждающий таким образом не внимает голосам тех, которые молятся и дают публичные и частные обеты, отовсюду воздевая к небу свои руки[149]. Ничего этого, конечно, не было бы, и все смертные не согласились бы на безумие – призывать глухие божества и недеятельных богов, если бы не знали их благодеяний, оказанных то по собственному их (богов) произволению, то дарованных людям по их молитвам, – благодеяний великих, благовременных и вмешательством своим отвращающих грозу великих бедствий. [3]Найдется ли человек настолько несчастный, настолько покинутый, настолько обиженный судьбою и рожденный на страдания, который никогда не испытал бы этой щедрости богов[150]. Посмотри даже на тех, кто оплакивает свой жребий и предается жалобам, – ты найдешь, что и они не совсем лишены небесных благ; (найдешь), что нет никого (из них), на кого не излилось бы чего-либо из этого благого источника. А разве мало того, что нам поровну раздается при нашем рождении? Не говоря о последующих (за рождением) благах, мера распределения которых неодинакова, разве мало дала нам природа, даровав саму себя?[151]

Глава 5