- На ярмарку! – Лиза обрадовано ахнула. «Я хотела тебя попросить, но думала – может,
занят ты?»
- Ну как я могу быть занят, счастье мое, - вздохнул Федя, - тебе ведь нельзя далеко одной
ходить, а хочется.
- Хочется, - краснея, сказала Лиза. Он поцеловал мягкую, маленькую руку и сказал: «Пойдем,
Лизавета, и правда, вон, темнеет уже».
Жена еще копошилась в горнице, прибирая что-то, а Федор лежал, закинув руки за голову,
глядя в беленый потолок. «Если бы всю жизнь так можно было прожить, - вдруг подумал он.
«Я ведь люблю Лизу, не могу не любить - иначе, что я за, муж. А она? – Федор вдруг всем
телом ощутил тоску по Мирьям. «Без нее я тоже не могу, Господи.
- А что бы отец сказал? – он украдкой, через опущенные ресницы, взглянул на Лизу . «Но
ведь он тоже любил, мой отчим, и как любил. И она тоже замужем была.
Он почувствовал, как Лиза устроилась рядом, и прошептал ей на ухо: «Ты ложись удобнее».
Щека, что лежала у него на плече, запылала, и Лиза сказала, неразборчиво: «Я некрасивая
стала».
- Нет, - он прижал палец к ее губам. «Ты очень, очень красивая, счастье мое»
Ее волосы пахли травами. Он расплел косу, и, окунув в них лицо, чувствуя под ладонями
большую, тяжелую грудь, попросил: «Ты тоже».
И все время, пока жена ласкала его, все время, пока она лежала в его объятьях, что-то
лихорадочно шепча, пока, наконец, он не оторвался от нее, поцеловав напоследок нежные
плечи, сказав: «Спи, любовь моя», - все это время он представлял себе ту, другую.
Она стояла на пороге заброшенной избы, едва дыша, комкая в руках сорванный с головы
платок. Черные волосы упали на спину тяжелой волной, она расстегнула платье, и Федор,
опустившись на колени, сказал: «Господи, нет тебя прекрасней». Мирьям была словно те
статуи, что он видел ребенком во Флоренции – вся будто высечена из белого, без единого
изъяна мрамора. Она уже была влажной и горячей – жарче костра, что горел рядом с ними.
Уже уложив ее на спину, широко раздвинув ноги, проведя губами по этой влаге, он вдруг
поднял голову и сказал: «Я и не думал, что бывает так сладко».
Прозрачные глаза заиграли хищным огнем, и девушка, выгнувшись, застонав, потребовала:
«Еще! Еще!».
Потом, когда уже ничего не осталось рядом, кроме нее, когда она кричала, вцепившись
руками в брошенный на доски полушубок, Федор, шепнув ей что-то на ухо, увидел, как
расширились зрачки девушки.
- Я никогда…- попыталась сказать она.
- Я так хочу, шейне мейделе, - усмехнулся Федор, и она, подчинившись, перевернувшись на
живот, вздрогнула и застонала. «Терпи, - он прижал растрепанную, вороную голову к полу.
- Я вся твоя, вся, - еле слышно сказала Мирьям. «Делай со мной, что хочешь».
- Сделаю, - ответил он сквозь зубы.
Она лежала, отвернувшись от него, держа его руку, и вдруг сказала, прижавшись к ней
губами: «Я окрещусь, я сделаю все, что надо. Я уйду к вам и больше никогда ни о чем не
вспомню. Ты только позови меня».
Лиза посмотрела на лотки, усеивавшие рыночную площадь, и весело сказала: «Ой, сейчас
куплю что-нибудь!»
- И купи, - нежно согласился муж. «Что хочешь, то и купи, слава Богу, в деньгах недостатка
нет, хоть мы и шкатулку не трогаем».
- И не надо, - согласилась Лиза, беря его под руку. «Пусть на черный день останется. Вот, -
она улыбнулась, увидев лоток с деревянными, раскрашенными в яркие цвета игрушками, -
давай девочке купим".
- Я такое баловство, и сам могу вырезать, - усмехнулся Федя. «И потом, может, это мальчик
у нас?».
- Мальчик тоже порадуется, - улыбнулась жена.
- Ну, - сказал Федор, - отсчитывая деньги, - тебе тоже какой-нибудь подарок нужен, Лизавета.
А то я сейчас, как синагогу закончу, в Мир уеду, там до снега все завершить надо. А ты тут
одна с маленьким будешь, кто о тебе позаботится? Пойдем, я там зеркальца видел,
серебряные, немецкие, тебе понравится. И леденцов тебе куплю».
- Да я и так уже вон, - запротестовала Лиза, показывая на свой живот, - как замковый холм, а
то и больше.
- Нечего, - добродушно ответил муж, - ешь все, что тебе нравится. А ты же сладости
любишь, я знаю.
- Люблю, - смешливо согласилась Лиза, и, оглянувшись вокруг, - за лотком никого не было, -
привстав на цыпочки, быстро поцеловала Федю в щеку.
- Ну, вот и славно, - он нагнулся и провел губами по теплым, горячим от августовского
солнца волосам.
Мирьям стояла за углом улицы, комкая чуть дрожащими пальцами край передника. Накрыв
стол для субботнего обеда, - свекор еще был в синагоге, с другими стариками, - она
выскользнула из дома и побежала к площади.
Его видно было сразу – не было в городке человека выше Теодора. Он вел под руку ее –
толстенькую, раздавшуюся в груди и бедрах, и Мирьям, опустив глаза, посмотрела на свой
высокий живот, - она носила изящно и легко, и оставалась стройной и быстрой.
Ребенок чуть двинулся, и девушка тихо прошептала: «А если ты от него? Господи, ну хоть бы
темненький был, ведь никого нет с рыжими волосами, ни у меня, ни у Хаима, он сразу
поймет ведь. Он же со мной сразу разведется, и что мне делать тогда, куда идти, - без денег,
с младенцем на руках?».
Его жена рассматривала зеркальца и что-то сказала, подняв голову – она была много ниже