блестящие, сине-черные, как вороново крыло, волосы.
Она вдруг прервалась, и, сцепив длинные, тонкие пальцы, прошептала: «Господи, и как это
будет? Как, Господи?».
Черепок – тот, что она обожгла прошлой зимой, на Хануку, лежал в ее сундучке, упрятанный
под платками и шалями. Мирьям оглянулась, и, повертев его в руках, вспомнила тот день –
как раз через неделю после ее хупы. Она уже с лета жила здесь, в Несвиже, под крылом
будущей свекрови, но его еще, ни разу не видела.
Тогда, проходя по заснеженному двору старой синагоги, она услышала голоса – муж, стоя за
воротами, говорил с кем-то по-польски.
- Кто это? – спросила она свекровь, оглянувшись, поддерживая ее под локоть –
обледеневшая улица была скользкой.
- Архитектор его светлости магната Радзивилла, - сухо ответила та. «Раз уж весь город
перестраивают, то Радзвилл и нас решил облагодетельствовать – будут возводить каменную
синагогу».
- Так это ж хорошо, - робко сказала Мирьям.
- Свекровь поджала губы. «Хорошо-то хорошо, но все равно, как сказано в Псалмах: «Лучше
надеяться на Господа, чем уповать на вельмож. Мало ли что еще случится»
- И случилось, - прошептала девушка. Она заплела косы, и, уложив их на затылке, не
покрывая головы, поднялась – она была высокая, тонкая, с маленькой, несмотря на
беременность грудью. Мирьям огладила ладонями простое, темное платье, и, вздохнув,
пошла, готовить ужин свекру.
Черепок лежал в кармане, - он погладила его пальцами, и вспомнила, как, писала на глине
имена Иакова и Рахили, а потом, кинув его в печь, смотрела, как глина затвердевает. «Так
же и твое сердце, - шептала она, - пусть оно твердо любит меня, жарко и горячо».
- Замерзла? – муж тогда вошел в комнату и улыбнулся. «Конечно, у нас тут зимы не такие,
как на Святой Земле».
- Нет, - ответила Мирьям тихо, протягивая руки к огню. «Не замерзла, мой дорогой».
Купол костела висел в сумерках, среди вечернего тумана, и, казалось, что он плывет куда-то
– далеко, туда, где нет ни боли, ни печали, ни страданий. Девушка погладила влажную траву
рукой, - свекор после ужина ушел заниматься, и только кивнул, когда Мирьям сказала, что
пойдет, прогуляется, - и прислушалась.
Как всегда – только увидев его, она приникла к его губам, и не могла оторваться от них, ни на
мгновение.
- Господи, я о тебе весь день думал, - прошептал Теодор. «Я не могу, не могу тебя не
видеть, Мирьям». Он вдруг чуть отстранился от девушки и погладил ее живот: «Как ты?».
- Все хорошо, - Мирьям обняла его , - сильно, - и вдруг спросила: «Но что, же нам делать,
Теодор? Что делать?».
- Я не знаю, - он опустился на берег озера и потянул ее к себе. Мирьям прижалась щекой к
его большой, загрубевшей руке и сказала, тихо: «Можно убежать».
Теодор молчал, гладя ее по голове. Где-то далеко, на болотах, кричала птица – низко,
отчаянно, горько.
-Пани Эльжбета, - соседка заглянула в маленькую, чистую, беленую комнату, увешанную
венками из засушенных трав. Лиза оторвалась от теста, что она замешивала, и вытерла руки
салфеткой.
- Что, пани Ядвига? – улыбнулась девушка.
- Пойдемте, рыбы купим, там, на базар целый воз приехал, свежая, только из реки утром, -
предложила пани Ядвига. «Можно карпа в уксусе сделать, я вам покажу, как».
Девушка накинула на голову вышитый платочек и, сев на лавку, охнула: «Уже и сапожки
сама не могу надеть, пани Ядвига».
- Давайте, помогу, - предложила женщина, и, опустившись на колени, лукаво сказала: «Так
пусть муж вам надевает».
- Он надевает, - Эльжбета встала и потянулась. «Только вот он на своей стройке от рассвета
до заката».
- Вы руки-то выше головы не поднимайте, белье не вешайте, - сердито сказала старшая
женщина, когда они уже вышли на двор. Курицы, квохча, разбежались в стороны, и девушка
бросила им горсть зерна из деревянной миски. «А то, - продолжила соседка, - упаси Господи,
ребеночек в пуповине запутается. Когда рожать-то вам? – она посмотрела на большой живот
Лизы.
- Да в конце месяца вроде, - Лиза вздохнула и, опустив голову, тихо сказала: «Боюсь я,
вдруг, что не так будет»
- Все будет хорошо, - уверила ее Ядвига. «С первыми все боятся, а потом уж, - она махнула
рукой, - как пойдут детки каждый год, если на то будет Господня воля, так и думать о страхах
забудете».
Зазвонил колокол старого, деревянного костела и обе женщины перекрестились.
- Красивый костел-то ваш муж построил, - вздохнула пани Ядвига. «Сразу видно – дар Божий
у пана Теодора».
- Он помогал только, - Лиза покраснела. «Это больше пан Джованни возводил, а муж мой –
он замками занимался, здесь и в Мире. Сейчас вот синагогу достроит, и опять в Мир уедет,
до зимы».
- Выгнать бы этих жидов отсюда, - зло сказала пани Ядвига. «На земле они не работают,
только деньги в рост дают, да прибыли считают. Пусть убираются обратно в свою Германию,
откуда пришли».
Лиза оглядела гомонящий базар и примирительно сказала: «Ну, зачем вы так, пани Ядвига?
Они ведь вон – и обувь шьют, - она подняла ногу в изящном сафьяновом сапожке, и
шорники, и торговлей занимаются».
- А вы зайдите в корчму, - посоветовала пани Ядвига, - посмотрите, как там этот Гирш-Лейб