o c24ec28d571a6d65

- Нет, - юноша чуть улыбнулся, - если уж жениться, папа, так с семьей надо быть, осесть на

одном месте и в рыбаки податься – они далеко не ходят.

- Ну, можно и тут, - Степан обвел рукой, медленно засыпающий город, - в Северном море. В

Данию ходить, в Норвегию. Ну, это потом, как встретишь ту, что по сердцу тебе придется, -

он обнял сына.

- А ты? – вдруг спросил Ник. «Как Белла умерла, и с мамой вы еще не повенчались – любил

ведь ты кого-то, папа?»

- Любил, - тяжело вздохнул Степан и, помолчав, глядя на отражение луны в Зингеле,

добавил: «Пойдем домой, сынок, поздно уже».

Часть десятая

Царство Польское, август 1593 года

Мирьям Горовиц, наклонив голову, шагнула в прохладное, темное пространство старой

синагоги. Пахло опилками – с утра сторож посыпал ими земляной пол в молельном зале.

Она бросила взгляд на сгорбленные, раскачивающиеся фигуры и прошла дальше – в

закуток, где сидел свекор.

Девушка вдруг вспомнила, как когда-то давно, еще маленькой, дома, на Святой Земле, так

же приносила отцу поесть во время занятий. Она чуть покачнулась и схватилась за косяк

двери – увидев перед собой, на мгновение, не свекра – маленького роста старика с

клочковатой, пыльной бородой, а покойного отца – высокого, изящного, с прозрачными,

серыми глазами.

«Папа, - пробормотала она, и свекор, подняв голову от книги, улыбнувшись, сказал: «Ну, я

бы мог и сам домой прийти, деточка, спасибо тебе».

Он принял от невестки сверток со свежевыпеченным хлебом, и добавил, вздохнув: «Такая

жара на улице, такая жара. Хотя для стройки оно и лучше – если не будет дождей, они

быстрее закончат. Не тяжело тебе с этой духотой? – он бросил взгляд на аккуратный,

выпуклый живот Мирьям.

- Нет, что вы, - смеясь, ответила девушка. «Я же молодая, папа, все хорошо».

- Ну, в добрый час, в добрый час, - пробормотал свекор, и Мирьям, прикоснувшись пальцами

к углублению в косяке, куда был, засунут маленький свиток на пергаменте, - мезуза, - вышла

на залитый солнцем двор.

Вокруг лежали груды кирпича, аккуратно прикрытые холстом. Мирьям пригляделась – на той

стороне улицы, где возвышались очертания будущей каменной синагоги, рабочие спускались

с лесов.

Синьор Джованни Бернардони, личный архитектор магната Николая Радзивилла , поднял

голову и крикнул «Теодор!».

Юноша свесил голову с лесов и ответил: «Я тут, синьор Джованни, уже все на обед

разошлись, а я посчитать хочу, пока тихо».

- Потом посчитаешь, - улыбнулся Бернардони. «Пошли к костелу, обсудить надо кое-что».

Теодор быстро сбежал по деревянной лестнице и синьор Джованни, как всегда, сказал:

«Господи, ну и вымахал же ты. Давай, поторапливайся, я в трактире заказал гуся, он хорош

только горячим».

- У меня дома бигос сегодня, - усмехнулся парень. «Хотите? Эльжбета там, на троих

наготовила, всем хватит».

Итальянец потер нос. «Да уж, эти трактирные повара твоей жене и в подметки не годятся. А

не рассердится она, что я так, без приглашения? – озабоченно спросил архитектор.

- Да ну что вы, - Теодор подобрал валяющееся кайло и аккуратно приставил его к стене

здания. «Она только рада будет, хоть тут и есть с кем поговорить, - и школа, и типография, -

а все равно, скучно, не Краков ведь, и не Рим».

- Да уж не Рим, - сердито пробормотал Бернардони, глядя на стайку гусей, что прошла мимо.

«Ну, ничего, мы тут все камнем замостим, к следующему лету его светлость велел торговые

ряды у ратуши закладывать – скоро Несвиж и не узнают».

- А что там, в костеле? - спросил Теодор, когда они вышли на узкую, пыльную улицу. «Вроде

все готово, освящение в ноябре».

- Я сегодня утром от его светлости, из Мирского замка, - вздохнул синьор Джованни. «Он

беспокоится за отделочные работы – закончим ли, мол, к тому времени».

Теодор, было, хотел что-то сказать, но сдержался.

Архитектор развел руками и потрепал его по плечу: «Заказчики, сам понимаешь. Давай

глянем – как там, у рабочих продвигается, а за обедом поговорим – может быть, удастся

сделать быстрее, чтобы здание еще и просохнуть успело. Здесь-то ты, когда управишься?»

- Они, - Теодор показал на старую синагогу, - просили к их Новому Году, в конце сентября он.

Думаю, успеем, чтобы пару недель еще потом пустым постояло, не так сыро будет».

- Ну, тут все просто, - синьор Джованни окинул взглядом кирпичный прямоугольник, - ты уже

под крышу подвел, немного осталось.

- Там еще всякие другие вещи, - вздохнул Теодор, - миква эта, с ней хлопот не оберешься.

Он вдруг покраснел и сказал: «Ну, да ладно, устроится».

Мирьям стояла, прислонившись к воротам старой синагоги. Они, наконец, вышли со двора, и,

- как всегда, - девушка почувствовала, как пылают ее щеки. Теодор посмотрел на нее –

быстро, коротко, и, чуть кивнув головой, завернул за угол, обсуждая что-то с архитектором

его светлости.

Девушка невольно положила руку на живот – ребенок мягко повернулся. Она опустила глаза

и пошла в противоположную сторону – к дому.

Там было пусто и грустно – свекровь умерла на Песах, муж уехал в Гродно, на заседание

раввинского суда. Она прошла в свою спальню – простую, маленькую, и, сев на узкую

кровать, сняв платок, расплела косы. Мирьям потянулась за гребнем и стала расчесывать