О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта

Я не могла и слова вставить и просто стояла, чувствуя, как сгораю от стыда. Когда Эрик наконец закончил свою тираду, я почувствовала, как слезы возмущения начали предательски щекотать глаза. Журналист решил вступиться за меня и попытался объяснить, что это не моя вина, что это Имонн попросил меня привести его сюда и что Гаага дала свое разрешение. Это было худшее, что бедняга мог сделать, потому что после этих слов Эрик по-настоящему взбесился. Он направился к двери, жестом приказав нам следовать за ним в чистую зону. Он собирался отчитать Имонна и позвонить в Гаагу.

Эрик шел по коридору, не оглядываясь, так что я незаметно проскользнула в женскую раздевалку, забежала в самую дальнюю туалетную кабинку и расплакалась. Вскоре подумала, что не хочу, чтобы Эрик или еще кто-то видел меня заплаканной. Я глубоко вдохнула и выдохнула. Какой вообще смысл в этой выволочке? Да, нельзя пускать в морг посторонних, но что я могу сделать с приказом сверху? И вообще, как Эрик мог подумать, что наша общая работа волнует меня меньше, чем его? Я не могла поверить, что он думает, будто я привела журналиста по собственной прихоти. Наконец я успокоилась, умылась и вышла из раздевалки.

Имонн еще до вечера извинился передо мной за случившееся, просто сказав, что я никоим образом не виновата в произошедшем, и пообещав пригласить меня на ужин. Лежа в постели той ночью, я раздумывала над вопросом: а стоит ли вообще быть «руководителем» в таких условиях? Я была готова залезть в братскую могилу на три месяца и пахать в грязи, вони и холоде, получая за это небольшие деньги. Но готова ли я терпеть весь этот бред?

Глава 23 Третья пуля старика

После инцидента с журналистом я стала более настороженно относиться к Эрику, хотя меня так же привлекала его манера работы. Он был врачом общей практики, и когда он работал с хорошо сохранившимися телами, казалось, будто он относится к ним как доктор к пациентам. Не знаю, понимал ли он, как выглядит со стороны: тихий, проницательный, с острым и непоколебимым интересом к делу. Я поражалась его выдержке, эмоциональной невовлеченности, но в то же время чуткости.

Стиль Эрика наиболее ярко проявился во время одного случая, который произошел во время моей второй миссии в Косово. Я снова взяла на себя обязанности антрополога – производительность морга начала отставать от производительности полевых команд. В мае все патологоанатомы поменялись, как и бóльшая часть персонала морга. Помню, с нами в тот день работал Луис Фондебридер, один из моих аргентинских героев, которого я впервые встретила возле могилы в Вуковаре. Он пришел к нам на помощь, поскольку полевые команды чуть сбавили темп. Мы работали вместе с Мареком, патологоанатомом из Польши, и Мигелем, потрясающим голубоглазым антропологом из Аргентины, занявшим в тот день место прозектора.

После обеда Мареку на стол попал труп пожилого мужчины, с хорошо сохранившимися мягкими тканями, за исключением головы и правой руки. Труп лежал на спине, левая рука на туловище, рот слегка приоткрыт. У нас было более восьми рентгеновских снимков, на которых были видны пули и дробь, застрявшие в ключице, бедрах, тазу – да повсюду. Одна дробина находилась прямо в центре лба, в зиявшей возле надбровной дуги ране. Марек тут же полез туда щупом, только заталкивая дробину еще глубже в голову. Мигель остановил его, и, осмотрев рану, заметил:

– Так ты увеличиваешь дыру.

Это был мягкий упрек. Затем Мигель предложил:

– Давайте сначала снимем одежду, а потом поищем больше железа.

Марек отступил. Мигель отвел левую руку трупа назад и чуть потянул вверх, повернув плечо так, чтобы высвободить тело из пиджака, кардигана, рубашки и майки. Мы с Луисом обошли стол, завершив предварительное исследование скелета, и встали у подножия, ожидая, пока Марек закончит, чтобы начать работать с костными образцами.

Мареку не терпелось начать аутопсию, и он решил, что его участие ускорит процесс удаления одежды. Он начал снимать слой за слоем с правой стороны тела, вытягивая руку трупа из одного рукава за другим. Я смотрела, как она исчезала в одном рукаве, затем снова показывалась, и так несколько раз. Меня поражало, как разлагающиеся пальцы, вися буквально на волоске, болтались и подпрыгивали. Меня охватило болезненное оцепенение: я чувствовала, что палец может зацепиться за рукав и упасть, и мне тогда придется его искать в одежде, и в то же время мне хотелось посмотреть, удержатся ли пальцы на своих местах. Как только Мигель закончил с левой стороной, он быстро перешел на правую и заменил Марека. Он аккуратно и умело манипулировал окостеневшей рукой, в итоге мастерски завершив работу. Каждое движение тела заставляло голову поворачиваться из стороны в сторону, при этом вытягивалась шея, однако мягкие ткани остались в целости. Затем настал черед нескольких пар брюк и пары слоев кальсон, а мы с Луисом сняли носки, обнаружив в них скелетированные кости стопы и кусок частично мумифицированной подошвы.