О чем я молчала. Мемуары блудной дочери

Однако, несмотря на все попытки, у отца не получалось ответить на два главных вопроса: почему он в тюрьме и что с ним будет дальше. В какой-то момент его прибежищем стали сны. Как писатель, который пишет книгу, где раскрыта тайна его лучшего друга, и потому снабжает ее поправкой, что все герои в повествовании – вымышленные, а сходство с реальными людьми случайно, отец многозначительно заявляет, что не верит в приметы, колдунов и гадалок, но при этом посвящает десятки страниц своих дневников описанию собственных и чужих снов. В этих абсурдно символичных снах сбываются желания, и мир предстает гораздо более логичным и правдоподобным, чем в реальности. В этом мире шах обретает способность рассуждать здраво, чиновники ведут себя порядочно, а отцу удается выстроить сильную, логичную и убедительную линию защиты. Разговоры, которые в реальности совершенно невозможно было бы представить, в этих фантазиях становятся нормой. В параллельной вселенной существует более справедливый мир, населенный открытыми, независимо мыслящими людьми. Те могут предостерегать шаха, давать ему советы и даже приказывать поступить правильно. А шах выслушивает и встает на их сторону.

«Я пишу это в первую очередь для себя, но также для своих дочери и сына, – заявляет отец примерно на двухсотой странице тюремного дневника. – Когда у них будет больше времени, чем сейчас, и больше способностей к анализу, эти записки станут для них лучшим советником и наставником». В тюрьме отец исписал пять тетрадей, почти полторы тысячи страниц; он пробыл в заключении четыре года, после чего его полностью оправдали. Позже он наполовину в шутку, наполовину всерьез говорил, что годы в тюрьме оказались самыми плодовитыми в плане писательства. Иногда он говорил это, подразумевая, что жизнь с моей матерью тоже была для него своего рода тюрьмой. Но было в этих словах еще кое-что – то, что проявилось в его дневниках, многочисленных стихах и картинах. Его талант имел свойство раскрываться в чрезвычайных обстоятельствах. Что-то подстегивало его и заставляло преодолевать все возникающие на пути препятствия. Его дух расцветал в самых неожиданных условиях.

Во время наших кратких еженедельных визитов мы видели его в казенной комнате, вдали от всех предметов и мест, которые у меня с ним ассоциировались, и мне было сложно представить, чем он занят там целыми днями, когда нас рядом нет. А сейчас я читаю его дневники, и на их страницах вырастает целый мир, планета с собственным распорядком, законами и странными жителями. Помимо надежды и любви к друзьям и семье его поддерживала неуемная жажда жизни. Тюрьма словно кристаллизовала всю его любовь к жизни в чрезвычайно емкие и насыщенные сгустки; он выучил несколько новых языков, писал, читал, размышлял об истории, рисовал и сбросил десять килограммов.

В дневнике он описывает свой безумный распорядок дня. «Просыпаюсь в половине пятого, умываюсь и хожу по камере примерно до семи утра; при этом читаю „Путь красноречия“ – проповеди имама Али – или книги по толкованию Корана и истории религии. В семь утра завтракаю с охранниками и читаю до восьми. С восьми до десяти хожу по камере, учу немецкий. С десяти до полудня обычно приходят посетители, охранники и другие заключенные. До часу читаю или пишу; в час у меня обед. После обеда отдыхаю, читаю, иногда сплю до трех. С трех до пяти – душ, снова хожу по камере и читаю на французском. С пяти до шести принимаю ванну, читаю газеты, ужинаю, беседую с посетителями, если те приходят. Потом слушаю радио и читаю, и засыпаю примерно в двенадцать часов».

Отец в тюрьме с одной из своих картин, изображающих птицу