О чем я молчала. Мемуары блудной дочери

В начале 1970-х годов Иран жил в состоянии парадокса: подскочили цены на нефть, и в стране начался экономический бум (впрочем, скоро это привело к многочисленным экономическим проблемам); вместе с тем шах провел реформы по либерализации общества, которые привели к глубокому расколу этого самого общества. Иран становился все более поляризованным и политически закрытым. Политические и общественные изменения обернулись наибольшим преимуществом для среднего класса, однако усиливающееся подавление оппозиции настроило средний класс против власти. В марте 1975 года шах отменил существовавшую в Иране двухпартийную систему (правда, существовала она лишь на словах) и объединил две партии в одну – Растахиз («возрождение» или «воскрешение»). Его советчики по этому решению надеялись таким образом объединить разные силы и фракции. Однако новая партия шаха с самого начала не пользовалась популярностью, как и его суровое заявление, что все, кто против нее, могут убираться из страны. В следующем году он совершил очередной донкихотский поступок: перевел страну с исламского календаря, ведущего отсчет с бегства пророка Мухаммеда из Мекки в Медину, на новый, началом которого стал год основания Киром Великим Персидской империи. Соответственно, 1355 год стал 2535-м. Так Иран раскололся на две полярные политические фракции: шаху, предпочитавшему ассоциировать свое правление с древним доисламским Ираном, противостояли религиозные круги, для которых иранская история началась лишь после арабского завоевания.

Ввиду всего этого наша деятельность в кампусах американских и европейских университетов стала все более агрессивной и радикальной. В 1970-е молодым иранцам за границей ничего не стоило выступать против правительства – не то что в самом Иране. Я постепенно оказалась втянута в Иранское студенческое объединение – одно из самых активных студенческих движений в США. Там никто не относился ко мне как к молодой разведенке; меня приглашали участвовать в чтениях трудов Энгельса, Маркса и Ленина. «Происхождение семьи, частной собственности и государства», «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» и «Государство и революция» были странным соседством для «Истории Тома Джонса», «Жизни и мнений Тристрама Шенди», «Возвышения Сайласа Лэфема», «Доводов рассудка» и «Уайнсбурга, Огайо» – книг, которые я проглатывала так быстро, что к началу семестра мне было нечего читать.

Иранское студенческое объединение было зонтичной организацией, состоявшей из групп с различными идеологическими взглядами, но постепенно, особенно в США, на первый план выдвинулись самые воинственные и радикальные идеологии. Членам нашей группировки казалось, что все можно упорядочить и ответить на все вопросы; что мир поддается контролю, и его можно очистить, отполировать и избавить от всех изъянов. Между «плохими» и «хорошими» проводилось четкое разграничение: плохими были, конечно же, шах и его хозяева-империалисты, а хорошими – мы, защитники угнетенных. Мы внимали всем жестким идеологиям того времени, а учения Че Гевары, Мао, Ленина и Сталина становились в нашем сознании романтическими мечтами о революции.

Иранское студенческое движение в США было очень агрессивным, а со временем все больше начало ударяться в пуританство: брачные узы и сексуальная жизнь порицались, а в некоторых случаях даже были под запретом. Как далеко мы ушли от свободолюбивой поэзии Форуг Фаррохзад! Наиболее радикальные ячейки объединения клеймили феминистское движение «буржуазным»; женщины были товарищами по борьбе, идеалом женщины считались бесполые изображения с китайских агитационных плакатов. Но одной идеологией жив не будешь, поэтому я, как и другие, заводила отношения и, как и другие, скрывала их и уверяла себя, что все для блага движения. Так проблемы, начавшиеся в детстве и усилившиеся с замужеством, обрели самую благодатную среду для дальнейшего гниения.

Время от времени отец просил разрешения сбагрить мне мать на несколько месяцев, чтобы он «мог хоть вздохнуть». Та прилетала в Оклахому с чемоданами орехов, сушеной вишни, турецкого кофе, шерстяных шарфов и свитеров и тут же принималась драить мою квартиру и готовить мне еду. Она знакомилась и общалась с моими друзьями, варила им кофе и высмеивала нашу деятельность. К тому времени меня взяли на работу младшим преподавателем на кафедре английского. Мохаммад тоже поступил в университет Оклахомы, но проучился там всего год; его перевели сначала в Париж, а потом в Кентский университет, где он получил диплом и вернулся в США, и уже там закончил аспирантуру Новой школы социальных исследований.