О чем молчал Толкиен (СИ)

- Да, – и снова Оптимизм спросил не то, что собирался спросить Разум, – Арагорн? Он полюбит меня?

- Может быть, полюбит, может быть, отвергнет. Не знаю. Я Демиург, а не сваха. Как он будет к тебе относиться, будет зависеть от тебя.

- Впрочем, теперь я мертва и это не играет никакой роли.

- Иди вон туда, – мужчина показал глазами в правый угол зала. Я встала и пошла туда. Дядя Джон следовал за мной. На полу было четыре прозрачные плитки. Я наклонилась и заглянула в первую.

- Это же моя комната! – удивленно воскликнула я. Демиург кивнул. Изображение потускнело, и появились мои родители. Они плакали. На стене висела моя фотография, перевязанная черной ленточкой.

- Так… Это правда? Я умерла? – вопрос остался без ответа. Изображение опять сменилось – теперь я увидела трех своих лучших подруг. Они сидели на лавочке. Опухшие и красные глаза показывали, как много они плакали. Потом картинка снова сменилась – теперь там была моя компания малышей. Они тоже не веселились и не мельтешили, как обычно, а тихо расположились в игровом домике. В нем я всегда рассказывала им сказки.

- Ты можешь вернуться туда, – тихо сказал Демиург, – но платой будет то, что ты забудешь все, что видела за последние несколько недель. И твоя душа будет так привязана к Земле, что ты больше не захочешь написать ни одной книги. А может, как раз из-за этой привязанности тебя будет съедать непонятная тоска, и ты станешь знаменитой писательницей. А может, из-за этой тоски ты сойдешь с ума. Я не знаю.

Вид в окошке сменился. Я увидела себя, склонившуюся над клавиатурой и покручивающую в пальцах кольцо всевластия. «Какая я была лохматая!» – мелькнула глупая мысль.

- Момент перелома. Вернешься сюда – замкнешь время.

Я, не отвечая, перебралась к другому окошку. Там было девственно чисто и бело.

- А это что?

- Я могу даровать тебе возможность создать новый мир.

- А плата?

- Забудешь себя и свою личность. Ты сольешься с этим миром, станешь его Демиургом и душой. Как я.

Я перешла дальше. Там клубился туман.

- Распределитель. Если ты чувствуешь, что твоя душа устала, и ты хочешь отдыха, ты отправишься, грубо говоря, в Чистилище.

Я уже знала, что увижу в последней плитке. Братство. Погребальный костер был готов.

- А плата?

- Ты запомнишь все, что здесь увидела. И всю жизнь будешь мучиться, думая правильный ли ты выбор совершила. А может, не будешь. Не знаю. Я Демиург, а не провидец. Но зато ты точно сможешь сделать истинно полезное дело для этого мира.

- Но ведь в вашем мире так просто не воскресают, – пробормотала я, поднимая глаза на Демиурга, – я не хочу быть второй Арвен – красивенькая маска и гнилое тельце. Если мне придется жить, как они, я выберу забвение.

- Глупая, – фыркнул дядя Джон, – они вырывают насильно души умерших эльфов и запихивают в тела, которые уже не хотят жить. Ты же обладаешь могучей жаждой жизни, да и я сам тебя отпущу... Даже напутственного пинка дам, что бы лучше летела. И ты сольешься с телом так, как была – на Земле или в Средиземье.

- Я могу подумать?

- Конечно. Пока сыпется песок, – передо мной так же как прежде чайный столик, появились огромные песочные часы, в красивой медной оправе. Следя глазами за струйкой белого песка, я проговорила:

- Последний вопрос – и я уйду.

- Спрашивай, – благостно кивнул дядя Джон

- Почему вы отвечаете на мои вопросы?

- Ты не поверишь, моя дорогая, но мне бывает чертовски скучно. Я живу здесь, я стал душой этого мира. Стоит мне захотеть и появляется все, что ни пожелаю. И вскоре все приедается. У каждого мира есть Демиург. И всем им скучно. А ты такая занятная игрушка. Так интересно поставить тебя в определенные условия жесткого выбора и посмотреть, как ты будешь действовать. Крайне забавно, потому что ты порой бываешь совершенно непредсказуема.

- Ну спасибо за сравнение с игрушкой, – буркнула я, направляясь к плиткам. Демиург добродушно развел руками:

- Не задавай вопрос, на который не хочешь услышать ответ.

Я хмыкнула, и решительно ступила на одну из плиток, стала медленно погружаться в нее.

- Это твой выбор, – услышала я.

Я опять стояла рядом со своим безжизненным телом. Хоббиты рыдали, поддерживая друг друга, Гимли сурово сопел, стиснув в могучем кулаке свою бороду, Бродяжник с совершенно окаменевшим лицом изучал вершины дальних гор, Леголас и Боромир высекали кресалом искру за искрой, но трут еще не загорелся. Контрастом к этой душераздирающей сцене были две фигуры – на лице Гендальфа были написаны скука и нетерпение, великий маг торопился к подвигам, а Грр… Моя Грр вдруг перестала выть, насторожилась, приподняла уши и я уловила ее мысль:

- Человек, ты вернулась? Возвращайся совсем! Будет весело!