– Ты, кстати, на каком парашюте хочешь приземлиться?
– В смысле?
– На цветном или белом?
– На цветном. Эффектнее будет смотреться.
– Ну, как скажешь!
Оператор с инструктором переглянулись и подмигнули друг другу.
Я сделал вид, что не заметил.
Затем мы немного потренировались, я показал, как повисаю, как поднимаю ноги, Герман остался доволен, и мы пошли к самолету. Перед ним уже возникло чувство, более близкое к мандражу.
– А обвязка надежная? – уточнил я. – Никто не отцеплялся?
– Нет, – покачал головою инструктор, – никто.
– Это хорошо. И ты никого не отцеплял?
– Пока никого.
– Пока?
– Будешь плохо себя вести, будешь первым, – засмеялся Гера, не стесняясь щербинки.
Я понял, что достал его глупыми вопросами, и решил, что действительно нужно расслабиться и получать удовольствие. Слегка неуютно быть в одной связке с парнем, но зато совсем скоро я получу неповторимые ощущения от свободного полета. Ради такого можно потерпеть одно небольшое неудобство.
Нас обдало мощным и теплым потоком воздуха, он впитал в себя душистые ароматы травы, которые приятно защекотали ноздри. Дождь – это освежающий душ планеты. Я представил, как лечу, надо мной размахивает руками Гера, а парашют не торопится раскрываться. Нет, таких картинок нам не надо. Забыли о таком видении.
В очередной раз помахав в объектив камеры, я зашел в самолет.
Нас было восемь человек. Еще один тандем с оператором и двое одиночников. Во втором тандеме была полноватая девушка с пышными бровями и тонкими губами. Ее глаза испуганно бегали по сторонам, не задерживаясь ни на ком и ни на чем больше пары секунд. Как только заревели моторы, она схватила своего коренастого инструктора за руку, он подмигнул девушке и ободрительно похлопал ее по плечу. Блондиночки и брутала не было, они попали в следующую группу.
Начало закладывать уши.
Мы стремительно набирали высоту.
Антон запечатлел этот момент через иллюминатор, затем направил глазок камеры на меня.
Я открыл рот и затряс головою.
Гера опять стал изображать, что он летит в небе, словно птица.
Девушка не отпускала руку инструктора.
Моторы ревели исправно.
Одиночки разговаривали, перекрикивая шум:
– Смотрел вчера новый «Вокруг смеха».
– И как?
– Ерунда. Не смешно вообще.
– Н-да… Хотя, может, и не должно быть смешно?
– Почему?
– Так называется же «Вокруг смеха», а не «внутри смеха» или «сам смех».
– Аааа, я даже не подумал. Ты смотри-ка, смешно. Вокруг смеха. Ха-ха. И пародист там халтурит явно.
– А я лет пять уже ящик не смотрю.
Так, кстати, многие говорят. Но не смотреть ящик – не значит читать книги, выращивать сад камней или помогать приютам бездомных животных. Нет. Ты смотришь те же передачи, без пары-тройки самых тупых и засоряющих мозг, но в интернете, в любое удобное тебе время и без щелканья пультом. Вот и вся разница.
Я перестал слушать одиночников и уставился в иллюминатор, а там было на что поглазеть. Мы летели, разрезая облака, как сладкую вату, хотя они были густыми и скорее похожими на плотные и мощные льды Антарктиды. Мне захотелось даже выпрыгнуть из самолета и пробежаться по ним. Эх, рвануть что ли в Антарктиду? Хотя там, собственно, то же самое, только холодно и твердая поверхность. А облака неожиданно кончились, и стало видно землю. Эти маленькие разноцветные прямоугольники. Как будто вся она из заплат и состоит. Странная, конечно, штука – жизнь, смотрим на мир под одним ракурсом и думаем, что он только таков и есть, но стоит изменить угол обзора, вот так подняться на высоту, или, наоборот, спуститься в шахту, или съездить в другую страну, все сразу предстает в другом, неожиданном свете. Так и с долбаными проблемами: пока мы смотрим на них однобоко, они и кажутся нам серьезными и непреодолимыми. Надо изменить ракурс.
Чем выше мы поднимались, тем большая лавина волнения накатывала на меня. Это не был страх, скорее приятное ожидание. Еще чуть-чуть, еще совсем немного, и потоки холодного воздуха будут обжигать лицо и руки, сердце начнет с бешеной скоростью колотиться, а в голове пронесутся сотни мыслей, и первая о том, что драл я этот рак как сидорову козу. Я делаю то, что захочу, и ни в чем он не сможет меня ограничить, если я сам того не пожелаю. Ни в чем, понятно тебе? Ни в чем.
Снова забурлил адреналин. Человек тысячелетиями завидовал птицам, смотрел на них и печально вздыхал, наблюдая за их выкрутасами в воздухе, и продолжал бы завидовать, если бы не пара отчаянных, а их, конечно, было больше, чем пара, возможно, даже пара тысяч несгибаемых мечтателей. Только их желание, только их стремление доказать, что людям подвластно многое, в том числе летать, только их упорство привели к тому, что теперь миллиарды желающих могут вот так сидеть в самолете на высоте 4000 метров и ждать, как я, очереди, размышляя о том, как безграничны наши возможности.
А потом закралось сомнение, что вдруг мне не по силам этот прыжок, вдруг сердце не выдержит, и до свидания? Не хотелось бы… Но лучше уж так проститься с жизнью, чем на больничной койке. И, словно в подтверждение моих мыслей, Гера улыбнулся мне и похлопал себя по колену, приглашая на него сесть.