О чем молчат выжившие

– Нормально все, – выдавил Шуруп, отпустив побледневшего Кастета. – Николаич у себя?

– У себя, ага, – закивал головой Илюха. – Спрашивал тебя, беспокоился.

– Понял. Спасибо, – проходя мимо стола, Шуруп задержался, прежде чем забрать вещи. – Тут все? Готово? – посмотрел он на Фокина, начисто игнорируя присутствие Кастета.

– Да, все нормально, можешь забирать.

Засунув пакет в рюкзак, сталкер вышел из каморки.

– Инструкция, мля… Ты бы наверху так инструкции выполнял. Урр-род, – вполголоса бормотал сталкер.

Прежде чем зайти к Ивану Николаевичу, старосте убежища, Шуруп заглянул к себе в каморку. Плотно прикрыл дверь, достал тот самый пакет и засунул его под кровать. Вышел, запер дверь за собой и направился к старосте.

– О, Паша. Ну, вернулся, слава богу! – староста, корпевший над какими-то бумагами, встал и раскинул руки, будто для объятий.

– Здравствуйте, Иван Николаевич, – сухо поздоровался сталкер. – Присяду? Устал.

– Садись, конечно, Паша. Ну что, как сходил?

– Нормально сходил. Нашел аккумуляторы. Много. Можно будет с группой в следующий раз выдвинуться, забрать. Люди еще нужны будут и лодка, чтоб не таскать по переправе.

– Это хорошо. Людей найдем, не проблема. Когда идти думаешь?

– Не знаю. На днях, – Шуруп внимательно изучал носки ботинок.

– Паш… – замялся староста. Видно было, что разговаривать со сталкером ему неудобно. Он помолчал секунду, а потом, решившись, продолжил – как в воду прыгнул. – Паш, ну пойми! Ну, нельзя было по-другому! Нельзя! Все оставшиеся двести жизней на кон поставлены были! Мы двадцать лет тут валандаемся. Для чего? Чтобы вот так вот, глупо… Да и ты видишь, как получилось-то? Ушли же они…

– Иван Николаевич. А если бы там ваша внучка была? – Шуруп впервые поднял голову и взглянул в глаза старосте. – Что бы вы тогда делали, а? Молчите… «Ушли». А куда они ушли? Куда тут вообще можно идти? К кошакам на прокорм? Или помирать от голода и радиации? Ушли… Да, Николаич. Ушли. А могли бы жить. Но вам же тяжело было подождать, – сталкер махнул рукой. – Пойду я.

– Паш, постой, – уже в спину раздался тихий голос. Сталкер повернулся к старосте.

– Ты там, наверху, ничего не видел? Никаких следов? – голос старосты дрогнул.

– Нет.

Шуруп резко вышел из каморки, изо всех сил стараясь не хлопнуть дверью.

* * *

В первый раз болезнь проявилась три недели назад. Заболел мальчонка, сын Колотовских. Парень был бойкий, хоть худой и бледный – как и все, кто родился после войны. Темные пятна на руках появились. Сначала думали, что в плесень влез где-то. Отправили в медпункт. Оказалось – не плесень. А вот что это было – никто сказать не мог.

Врачи в убежище под «Лугансктепловозом» попали из районной больницы, что находилась аккурат напротив завода, на другом берегу Луганки. Бомбарь у них был совсем аховый, вода сочилась, герма не работала. Растащили там все на фиг, как и везде в больницах государственных. А что не растащили – то само сгнило и износилось без ухода. Строилось-то когда? В общем, тех, кто выжил – вояки забрали. Они тогда еще в рейды регулярно катались. Так у убежища появился свой медперсонал. Несколько медсестер, хирург – целый заведующий отделением, два терапевта и патологоанатом выжили благодаря Льву Георгиевичу – профессору-инфекционисту. По-настоящему умному мужику, который и возглавил новообразованное медицинское отделение. Выволокли из больницы, что могли, и устроили лазарет в дальнем углу. Потом, когда закончились работы по прокладке ходов к соседним убежищам, что были под каждым цехом, лазарет откочевал подальше. В целом, можно сказать, что у «тепловозовцев» была медицина. Только вот когда Андрюшку Колотовского к медицине той отправили – они только развели руками. Не плесень. И вообще – непонятно, что это. Нечто, «тепловозовской» науке неизвестное.

Потом пятнами пошли родители Андрюшки. Ирония судьбы. Мать его как раз медсестрой была. А отец – Седой. Тридцатилетний старик, как шутили над ним в убежище, один из сталкеров Шурупа. Началась паника. Когда еще трое перекочевали из своих каморок в лазарет, Андрюшка умер. Алена, мать Андрюшки, вынести этого не смогла и ночью вскрыла себе вены скальпелем. Седого пришлось успокаивать. А потом один из успокаивавших его сталкеров издали показал Шурупу руку в пятнах, простился и ушел на поверхность, не желая загибаться в лазарете. К тому моменту заболевших было уже под тридцать, а умерли пятеро. Осунувшийся Лев Георгиевич только разводил руками. Он, единственный из персонала, добровольно остался с больными. Остальные отсидели положенный карантин и переместились в убежище.