О чем молчит Биг-Бен

Перед глазами опять проносится прошедший год. Сначала я пыталась вписаться в эту действительность. Я еще не понимала, что это игра, принимала всё за чистую монету. Потом поняла, что это ненастоящее и важно не играть, а сохранить себя. Но как это сделать, не пытаясь хоть что-то менять? Как же я могу изменить эту игру? Была самонадеянна, думала, можно просто говорить всем то, что считаешь верным, добросовестно выполнять свою работу, а при виде явной несправедливости не молчать, и этого будет достаточно. Откуда такая наивность? Здесь все совсем не так работало.

А можно ли здесь что-то изменить в принципе? Сложившуюся систему? Да! Или нет. Неизвестно. Результат не гарантирован, и, как сказал однажды Лешек, отвечать ты можешь только за то, как ты сыграешь собственную партию. А можно, например, не играть никакую партию, а всего лишь не быть частью игры. Однажды нужно перестать бороться и играть в надуманные игры. Сам факт такой игры — уже ошибка, попытка выдать искусственное за настоящее. Сама битва иллюзорна.

Да просто не надо сидеть в болоте, размышляя, как успешно и аутентично я сижу в болоте, как я могу невозмутимо принимать укусы комаров и вонь и при этом покрываться плесенью. Иногда нужно просто выйти из болота, и все. И свобода. Никто же никого не держит в болоте. Мы сами.

Я выдыхаю, и на стекле образуется испарина. За окном по улице бегут один за другим огромные красные автобусы. На остановке стоят люди. Я вдруг замечаю знакомую фигуру, которая неспешно идет от нашего здания к остановке. Слегка взлохмаченные волосы, расслабленная походка, рюкзак на плече. Лешек. Вот кто мне сейчас нужен!

Мне вдруг надо успеть, прежде чем подойдет его автобус. Я бросаюсь на нашу сторону этажа. Хватаю сумку. На столе стоит компьютер — я же должна его сдать… А знаете что? Да плевать! Больше ничего не имеет значения. Просто закрываю его и ухожу. Терезина сумка лежит на ее столе — значит, она пока в офисе, но саму ее нигде не видно. Да и хорошо. Разговаривать не хочется. Даже если это просто «до свидания». Да и не о чем.

Ожидая лифта, мысленно тороплю его, потом надеюсь, что он поедет прямо до первого этажа — ведь уже поздно, наверное, большинство разошлось, но лифт останавливается на втором этаже. Двери открываются, и никто не заходит. Как назло!

Я почти выбегаю из дверей офиса, и дежурный администратор смотрит удивленно.

На автобусной остановке никого нет, и от нее как раз отъезжает автобус. Он проезжает мимо меня, и я вижу Лешека, который идет по салону в самый его конец. Не успела. Я смотрю на него, и в последнюю минуту, прежде чем автобус проедет мимо, он поднимает глаза и видит меня. Лицо его озаряет быстрая улыбка, и я даже вижу движение его руки — наверное, хочет мне помахать, но в этот момент автобус проезжает мимо.

Ну вот и всё.

Что же. Я ухожу. У меня не получилось изменить происходящее и на него повлиять. Но не это самое важное. Главное — я ухожу, и что бы ни происходило вокруг, я — это я.

Я оборачиваюсь и вижу Тома.

— Последний день, да? — спрашивает он невозмутимо.

— Да уж… дрянной, как и все остальные.

— Забей. Тебе-то что теперь? Ты свободна, — и я удивляюсь, что он знает, что у меня на уме, словно читает мои мысли. — Ты куда сейчас? Отмечать?

— Какое отмечать. Домой, наверное…

Он, похоже, удивляется.

— Такое дело надо отметить. Ты что? Пойдем выпьем по пинте.

Я немного ломаюсь. Он убеждает. На самом деле я не хочу домой. Я же хотела с кем-то поговорить. И вот пожалуйста — Том. Я думаю о том, что, может, с ним я должна поставить точку. Может, в этом во всем есть смысл. С Терезой финала не получилось, но вот с Томом мы сможем расстаться на хорошей ноте, несмотря ни на что. И я соглашаюсь.

Мы запрыгиваем в очень кстати подкативший автобус и едем на вокзал Виктория.

— Я знаю там хороший паб, а потом мне как раз оттуда на электричку до дома.

Паб совсем недалеко. Снаружи курит несколько человек, а внутри еще довольно свободно — вечер только начинается. Даже столики у окна не заняты. Мы садимся за один из них, и Том заказывает нам по пинте пива.

— Ну что, как там у вас в России говорят — «на здоровье»?

— В России так не говорят. Давай уж лучше за мое освобождение, раз так.

И мы выпиваем.

— Я смотрю, ты решила напоследок обменяться любезностями с Терезой?

— Ой, елки…

— Что там у вас произошло?

Я рассказываю ему.

— Зачем ты вообще на нее реагируешь? Тебе никто не объяснил, как надо общаться в Англии, — он качает головой.

— Да все мне понятно, но не хочу я так общаться. Не хочу, и все. Во все дурацкие эти игры играть.

— Ну а чего ты тогда хочешь? — Он пожимает плечами. — Сломить систему?

— Да! Это было бы неплохо, знаешь, сломить систему, потому что меня она бесит.

— Тебя бесит, а кому-то в самый раз.

— Да никому это не в самый раз. Что, скажешь, Терезе прямо очень хорошо?

— По-моему, вполне.

— Конечно! Именно поэтому она ушла в неоплачиваемый отпуск. Ей так хорошо, что, если бы она осталась, у нее бы был нервный срыв.

— У нее — не знаю, но у кого-нибудь другого, скорее всего, да.

— Ты кого имеешь в виду?