О чем молчит Биг-Бен

Она отвечает почти моментально: «Спокойно, дыши глубже! Все в порядке. Кейтлин все посмотрит. Не надо увольняться и писать Стиву. Отдохни, посиди дома в выходные, подумай. Поправляйся! Если я могу тебе чем-то помочь, напиши».

Я не отвечаю ей.

Кажется, что-то у меня получилось.

К концу воскресенья опухоль спадает совсем, и в понедельник возвращаюсь в офис. Никто мне ничего не говорит.

* * *

Я ничего не пишу Стиву, а прихожу к нему сама. Он смотрит так, словно я могу на него наброситься. Так и хочется сказать: «Нет, теперь не могу. Вот прошлой зимой…»

— Стив, после нашего разговора летом прошло почти полгода. Я много думала, и я не вижу себя на этой работе. Я думаю увольняться.

Повисает пауза, он как будто ждет чего-то еще, но я молчу.

— И когда же ты планируешь уволиться? — Он очень осторожен.

— Сначала я хотела бы обсудить условия, — теперь он молчит, так что я продолжаю: — По договору я должна возместить компании расходы за мой переезд сюда. Я не отказываюсь, но там приличная сумма, и я хотела бы узнать, можно ли ее сократить. Если да, то я могу уйти в любой момент. Если нельзя, то мне придется поработать еще пару месяцев, чтобы подкопить денег.

— Я понял, но что ты хочешь от меня?

Опять эти слова.

— Хочу узнать, можно ли уменьшить этот долг, чтобы оценить, когда я смогу уволиться.

— Я не уполномочен принимать такие решения, я поговорю с финансовым отделом.

Не уполномочен? Ты начальник или кто? Ну, раз с финансовым отделом…

— Хорошо.

Спустя полторы недели мы сталкиваемся на кухне у кофе-машины. Рядом никого нет. Он ждет, пока в стаканчик нальется кофе. Все его внимание словно сконцентрировалось на табло, которое указывает, какая сейчас стадия процесса: «Подождите… добавляем сахар…»

— Ты сказала, что собираешься увольняться, но ничего не происходит. Я не получил от тебя никаких заявлений, — говорит он будничным тоном.

— Я жду, пока ты подтвердишь, могу ли я рассчитывать на снижение расходов. Если нет, то пока придется остаться, — отвечаю, наблюдая, как он осторожно достает стаканчик из пластикового углубления. Вижу, как дергается его рука. Наверное, кофе горячий.

Он поворачивается ко мне. В глазах его ошеломление и непонимание. Чем же ты ошеломлен? Разве что-то в нашем разговоре было непонятно? Наверное, я тоже смотрю на него с ошеломлением и непониманием.

— Хорошо, я напишу тебе позже, — наконец произносит он.

Спустя еще неделю я получаю от секретаря Стива официальное приглашение на встречу. После обеда мы снова оказываемся в переговорной на другом этаже. Первое, что я вижу, — это абстрактное желто-красное пятно на стене в исполнении неизвестного художника. По странному совпадению мы оказываемся в той же переговорной, где разговаривали летом. Он, похоже, не замечает совпадения.

В этот раз он дежурно дружелюбен. Как будто он пробует себя в новом амплуа. Он больше не уставший детектив. Вообще, все большие боссы должны так уметь: выглядеть открыто и приветливо, демократично, так, словно они старые друзья твоих родителей, знают тебя с детства и, в принципе, готовы помочь.

Он начинает с общих фраз о работе, о сложности общения в новой культуре.

— Я понимаю, тебе было тяжело справляться, у нас здесь непросто…

Только я не собираюсь больше играть в эту игру.

— Нет же, — перебиваю я, — как ни странно, здесь довольно просто, если только специально не создавать сложности. И с чего ты взял, что я не справлялась?

— Тогда летом, когда мы разговаривали, мне показалось, что ты немного напряжена. И твои оценки на круглом столе…

«Немного напряжена». Ох уж эти англичане! Я вспоминаю, как сидела и плакала, а он смотрел безучастно. Минута слабости. Только сейчас все иначе.

— Немного напряжена, потому что мои оценки на круглом столе были неадекватны и предвзяты, — я больше не боюсь, что это прозвучит самонадеянно. — Во время аттестации мне дали нормальные отзывы, и мы их со всеми обсудили. Совершенно ничто не указывало на те оценки, которые мне в итоге поставили, очевидно, под давлением Терезы и Марка — больше некому было. Именно это я тогда тебе и сказала. И если бы я не была так шокирована и растеряна тогда, я бы пошла в кадры и подала жалобу на нарушение правил компании, потому что такой подход противоречит правилам этой компании. Ты сам прекрасно знаешь это. Только сейчас мне уже все равно.

— С тобой было невозможно разговаривать! — говорит он, и с него вдруг слетают все амплуа. Впервые я слышу хоть какую-то настоящую эмоцию в его голосе. Я смотрю на него с еще большим ошеломлением, чем неделю назад у кофе-машины. Это мне говорит руководитель? И вот его убедительный, финальный аргумент? Со мной невозможно было разговаривать? Хочется рассмеяться ему в лицо, но мне действительно все равно. Единственное, чего я жду, когда уже это закончится. Скорее бы отсюда. Скорее бы домой.

Обсуждать больше нечего, и его реплика повисает в воздухе. Он тут же переводит разговор на то, что в финансовом департаменте согласились уменьшить мне компенсационные выплаты. Тон его снова спокойный и деловой.