О чём молчит Ласточка

— Над чем сегодня работал? — привычно спросил Володя. — Что-нибудь написал?

— Я перечитал сценарий вдоль и поперёк, но всё ещё не понимаю, какой должна быть музыка, — ответил тот. — Казалось бы, сам Булгаков указал, как должен звучать этот роман. Фамилии у героев как у композиторов: Стравинский, Римский, очевидно, что Римский-Корсаков, и, конечно, Берлиоз.

— И что же за музыку зашифровал Булгаков? — с любопытством спросил Володя. Он подтащил к пианино кресло, которое для успокоения Юры назвал отцовским, и уселся в него, всем своим видом показывая, что готов внимательно слушать.

— С Берлиоза всё начинается, он как ключ ко всему. У него есть «Фантастическая симфония», вот послушай, что сам Берлиоз писал про неё. — Юра открыл книгу и зачитал страницу, заложенную закладкой: — «Молодой музыкант с болезненной чувствительностью и горячим воображением отравляется опиумом в припадке любовного отчаяния. Наркотическая доза, слишком слабая для того, чтобы вызвать его смерть, погружает его в тяжёлый сон, сопровождаемый странными видениями, во время которого его ощущения, чувства и воспоминания претворяются в его больном мозгу в музыкальные мысли и образы. Сама же любимая женщина становится для него мелодией и как бы навязчивой идеей, которую он находит и слышит повсюду». — Юра отложил книгу, повернулся к Володе и добавил уже от себя: — Казалось бы, что тут думать, правда? Но это слишком просто. Слишком на поверхности. Тем более какие, к чёрту, будни Москвы под Берлиоза? Нет, тут должно быть что-то ещё, более сложное.

Володя взял его руку в свою, посмотрел в глаза и начал, осторожно подбирая слова:

— Ты очень интересно рассказываешь. Здорово, что ты так глубоко разбираешь материал, но ты только думаешь и ничего не пишешь. А твоя работа — писать, без этого ведь теряется навык, так?

Но Юра его будто не слышал, спрашивая скорее воздух, чем Володю:

— Как должна звучать повседневная Москва? Или, точнее, как передать Москву тридцатых немцам? Может быть, Утёсов? Как у него было: «Я могу под окнами мечтать, я могу, как книги, их читать»… — Его глаза загорелись искорками интереса, а щёки залились нездоровым румянцем. Юра заёрзал на стуле и вдруг воскликнул: — Володя, надо срочно купить Утёсова. Отвези меня в Харьков! Я бы сам съездил, если бы не выпил.

Юра кивнул на полупустой стакан, стоящий на пианино, и Володя вздохнул.

— Юра, подожди, успокойся. Не надо никуда ездить. Я скачаю тебе Утёсова.

— Спиратишь? Ты что, это же воровство!

— Я куплю в интернете, — не зная, как это сделать и можно ли сделать вообще, пообещал Володя. — В крайнем случае куплю завтра. Только не надо никуда бежать прямо сейчас, хорошо? Тем более уже вечер, ты не успеешь к закрытию магазинов.

— А, да. Да, верно. Жаль.

— Ты лучше запиши, что придумал. Сыграй что-нибудь из того же Берлиоза, но не размышляй, а сыграй, ладно?

— Ладно, — сдался Юра, кажется, успокоившись.

Оставив его наедине со своими мыслями, Володя отправился заниматься немецким. Но сосредоточиться не получалось: вместо того чтобы учить новые слова, он то и дело отвлекался на мысли о Юре.

Он уже который день ничего не пишет, придумывает сам себе отговорки, занимается всем, чем только можно, но только не сочинительством. У него резко меняется настроение, появляются какие-то маниакальные идеи. И сценарий уже неделю назад прислали, а он никак не сядет за работу. К тому же Юра слишком часто пьёт, да ещё и в одиночестве. Неужели это действительно творческий кризис?

Размышляя, как можно ему помочь, Володя бросил немецкий и отправился в кровать. Юра присоединился к нему через полчаса. Обняв его, Володя задумчиво пробормотал:

— Юр, помнишь, рассказывая о Йонасе, ты говорил, что твоя музыка бессмысленна, потому что не настолько великая, чтобы остаться в истории?

— Ну? — буркнул Юра ему в шею.

— Я считаю, что это не так. Я считаю, что она достойна того, чтобы о ней помнили будущие поколения, — сказал Володя, но в ответ услышал лишь какой-то невнятный звук. — От твоего фырканья моё мнение не изменится. Юр, чтобы стать великой, музыка должна быть написана. Я понимаю, что пока она не пишется, но ты хотя бы пробуй, просто попытайся что-нибудь сочинить. Хотя бы просто сиди за открытым пианино, а не используй его как стол.

— Ну что мне, прямо сейчас идти? — жалобно спросил Юра. — Я устал…

— Нет, не сейчас, конечно — завтра. Завтра попробуешь?

— Не знаю… — Юра отвернулся от него.

Володя с грустью посмотрел на его затылок, на разбросанные по подушке, чуть отросшие волосы, которые, и без того непослушные, теперь вились. Юра никогда не казался ему жалким, даже сейчас, когда тщетно пытался выжать из себя хоть что-то, но Володе стало так его жаль, что стиснуло горло.

— Юра, — печально прошептал он, — а тебе поможет, если сделать что-нибудь с пианино? Ты сам говорил, что оно фальшивит и плохо звучит. Возможно, из-за этого тебе так сложно сесть за него?

— Возможно, — тут же отозвался Юра. — Надо бы вызвать профессиональных настройщиков. Я пытался сделать что-нибудь со звуком, но у меня ничего не получилось.