О чем молчит ласточка

Чертыхаясь, Володя вбежал по ступеням к дверям филармонии – его быстрые шаги гулким эхом отразились от стен пустого холла. На ходу сверяясь с билетом, он нашел нужный зал. Женщина-капельдинер, вежливо улыбнувшись, сказала что-то на немецком, и лишь через несколько секунд Володя понял смысл фразы – после месяца в Харькове снова переключаться на другой язык оказалось довольно трудно. Он глянул на часы – выступление вот-вот должно начаться, но из-за дверей зала слышалось, что оркестр все еще настраивается.

Володя ощутил дежавю, будто так уже когда-то было – чуть больше года назад. Капельдинер пропустила его в зал, указав на крайнее кресло в пятом ряду. Пробираясь к своему месту и стараясь не шелестеть оберткой букета, Володя украдкой взглянул на сцену и поймал взгляд карих глаз – слегка насмешливый, но радостный. Неужели Юра специально не начинал концерт, потому что ждал, когда Володя придет?

Устроившись в своем кресле, он снова посмотрел на сцену. Юра уже повернулся спиной к залу и лицом к оркестру и возвел руки вверх, готовясь дать команду играть.

Володе стало стыдно за свое опоздание, хоть в этом и не было его вины. Глупое стечение обстоятельств. Казалось, он все просчитал и оставил много времени про запас. Но сперва на полчаса задержали рейс из Минска, потом Володя слишком долго ждал багаж, а по дороге домой и вовсе попал в пробку. Пожалуй, единственное место, где Володя пробыл дольше положенного по своей воле, – это цветочный магазин. Мог бы и быстрее определиться с букетом, но в тот момент казалось очень важным выбрать самый красивый, но при этом не слишком «женский». В итоге купил шикарные бордовые пионы.

А теперь он сидел в зале и смотрел на Юрину спину, облаченную во фрак, его поднятые руки, сверкающий на правом запястье браслет и зажатую в пальцах дирижерскую палочку. Казалось бы, все как тогда – полтора года назад, в органном зале Харьковской филармонии. Но нет, теперь Володя точно знал: все совершенно по-другому.

Он не успел закончить мысль. Свет в зале погас, Юра опустил руки, грянула музыка. Тяжело, мрачно завыл контрабас, в унисон ему заплакала скрипка. Пространство будто наполнялось тьмой, которая втекала в зал черным туманом, стелилась по полу, клубилась под ногами. Один за другим вступали смычковые низкими гулкими голосами, и мрак густел, поднимался к потолку, зависал в воздухе, норовил просочиться в легкие и затопить сердце. А потом вдруг зал погрузился в полную тишину, застыл в непроглядной черноте. Казалось, будто мир умер.

Молчание оркестра затягивалось, длилось больше минуты, и Володя даже расслышал рядом с собой несколько озадаченных шепотков. Но вот тишину прорезала трель флейты, будто лучик света тьму. Сперва одинокая и несмелая, светлая мелодия то возникала, то снова тонула во мраке, но с каждым новым появлением становилась сильнее и увереннее. Летели по воздуху золотые листья, пели последние осенние птицы, а на воде Боденского озера мелькали солнечные блики.

Володя знал, что зашифровано в Юриной музыке. Володя был рядом, когда Юра писал эту симфонию, и видел, как трудно ему было снова вернуться к сочинительству. Но раньше Володя ни разу не слышал ее целиком, лишь урывками, и теперь перед ним открывалась вся картина, которую Юра рисовал.

Мрак – это Юрина депрессия. Ее самый тяжелый этап начался отнюдь не в Харькове, а уже в Берлине, когда Юру сняли с места композитора в спектакле по «Мастеру и Маргарите». Затяжная тишина – это четыре месяца молчания. Четыре страшных месяца, когда музыка не просто перестала звучать в их доме, а перестала звучать в Юриной душе. Володя до сих пор с ужасом вспоминал то лето. Юре было настолько плохо, что он буквально боялся пианино. Он закрыл двери своего кабинета и отдал Володе ключ, попросил спрятать или выкинуть его. А Володя, стискивая холодный металл в ладони, с болью глядя на страдания любимого человека, не смел перечить и уговаривать. Он помнил слова Ангелы: Юре нужно дать время.

И время правда лечило. Очень медленно и мучительно, практически незаметно.

В сентябре Володя вспомнил, как они планировали поездить по Баварии, и идея сменить обстановку показалась неплохой. Юра не особо воодушевился – просто ткнул в одну из предложенных туристических брошюр. И они поехали в Констанц.

Этот маленький городок, тонущий в осенней листве, оказался той самой первой трелью флейты, которая несмело стала пробивать темноту в Юриной душе.

Вернувшись в Берлин, Юра попросил открыть его кабинет. Володя достал ключ и отворил двери. Юра неуверенно мялся на пороге и встревоженно смотрел в темноту комнаты. Наблюдая за ним, Володя первым вошел внутрь, включил свет и протянул Юре руку со словами:

– Я с тобой, я помогу. Но если тебе очень сложно, не обязательно делать это сейчас.

И Юра взял его руку.