О чем они мечтали

Шли и ехали по шоссе и по наезженным колеям сбоку. Рожь стояла с обеих сторон зеленая, густая, в рост человека, печально склонив свои крупные, длинные колосья, которые от движения воздуха слегка покачивались, будто кланялись тем, кого провожали на войну. И запах от нее шел духмяный, пряный, как от печи, в которой хлеб выпекается. Поодаль от дороги все время свистел перепел, и было похоже, что он скрыто сопровождает обоз. И такая тишина стояла кругом в поле, так дышало все миром и спокойствием, и все было так просто и обычно — и слабо волнующаяся рожь, и васильки у дороги, и свист перепела, и чистое небо, на котором лишь кое-где светлели маленькие облачка, и яркое солнце, — что и не верилось, будто где-то гремит уже война и льется человеческая кровь.

4

Площадь перед вокзалом была запружена телегами, лошадьми, людьми из окрестных сел и деревень, и от нее несло горьковатым запахом лошадиного пота. Люди возбужденно разговаривали, перекликались. Слышались сочные грубоватые шутки.

У самого вокзала собрался кружок человек в пятнадцать и пел:

Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море…

И молодой парень, очень похожий на Васю, махал руками, управляя хором. Пелагея Афанасьевна с тревожным чувством смотрела на веселящуюся молодежь. Что же это они так-то поют да пляшут, будто перед бедой! Разве ж так надо провожать на войну? И невольно вспомнила, как она провожала Петра Филипповича в армию в одиннадцатом году. Тогда все село ревмя ревело по новобранцам, хотя и войны еще никакой не было, и сама Пелагея все глаза выплакала, пока дошла до станции, а на станции Петруша еле оторвал ее от себя перед посадкой в поезд. Зато вот и жив остался. А не поплачь да попляши — неизвестно еще, как оно обернулось бы. И, вспомнив прошлое, она сказала мужу:

— И что же это деется, Филиппыч! Будто они на праздник собрались. Война ведь, какое же тут веселье.

— Ничего, ничего, пусть повеселятся, — негромко говорил Петр Филиппович. — Веселье делу не помеха.

Демьян Фомич взмахнул руками и надсадно закричал:

Последний нонешний денечек!

Его сын Иван, невысокий чернобровый парень, подбежал к нему и остановил его. Демьян Фомич шутливо пожаловался:

— Что же это такое, Филиппыч? Плакать не разрешается, потому как мы не женщины, и петь тоже не дают. Что же нам, мужикам, делать? — И, покачиваясь, поднял кверху палец, многозначительно сам ответил: — Нам остается только водку пить. Пойдем, Филиппыч, сыновей ведь провожаем. Я тебя хочу угостить.

Половнев отказался, и Тугоухов один поплелся к вокзалу, с трудом пробираясь между возами.

Возле телеги с вещами остались Петр Филиппович, Пелагея Афанасьевна, Вася, Илья, Галя, Вера, Бубнов. Лена присоединилась к группе молодежи из другого села и, что-то болтая, смеялась с ними, потом плясала. Свиридов и Крутояров ушли узнавать, когда, как и где будет посадка в вагоны.

— Что делать с баяном? — в раздумье спрашивал Илья, ни к кому не обращаясь.

— Обязательно с собой бери, — сказал Вася Половнев.

— Придется, — сказал Илья и, помолчав, спросил: — А где же наш Огоньков? Почему не провожает своих трактористов?

Вася ответил:

— Его вызвали в МТС. Там теперь переполох: надо заново бригаду создавать. А из кого? Утром я виделся с ним: расстроен страшно! Неловко ему, вишь, что нас взяли, а его оставили. Я, говорит, на тракторе могу? Могу! А почему на танк не гожусь?

5

Вдруг на платформе дали несколько протяжных сигналов горном, и сразу вся площадь зашевелилась, закачалась, пришла в суматошное движение. Шумя и толкаясь, люди двинулись к товарным красным вагонам. Послышались вскрики, всхлипывания, плач женщин, девушек.

Илья подошел к Пелагее Афанасьевне, неловко поцеловал ее в лоб и тихо-тихо проговорил взволнованным голосом:

— До свидания, тетя Поля. Скажите моей маме, чтоб она не журилась. Поговорите с ней.

Мать не провожала Илью: ей нездоровилось.

— Ладно, ладно, сынок, поговорю, — обещала Пелагея Афанасьевна, в свою очередь целуя Илью.

А он, глянув в сторону Петра Филипповича, покраснел, неловко переступил с ноги на ногу и совсем шепотом добавил:

— Галю берегите… Вернусь — мы с ней поженимся. Так мы договорились.

Всю дорогу он обдумывал, как сказать Пелагее Афанасьевне о том, что Галя ему теперь уже больше чем невеста. Он чувствовал и понимал, что, уходя на войну, обязан сказать и своим родителям и Галиным всю правду, но так и не осмелился до сих пор. «Подробней я им всем напишу с дороги», — решил он, испытывая некоторое облегчение оттого, что хоть Пелагее Афанасьевне о главном наконец сказано.

— Ох, Илюшенька, — горестно вздохнув, протянула Пелагея Афанасьевна. — Чего уж теперича! Ворочайся только, ворочайся, сыночек!

— Вернемся! — бодро сказал Илья и, приблизившись к Гале, обнял ее и трижды поцеловал в губы.

Провожающие прощались с мобилизованными, торопливо говорили бессвязные слова. Вася, поцеловав мать и Галю, порывисто обнял Веру и, крепко прижав ее голову к своей груди, взволнованно выдохнул: