О чем они мечтали

— Сильно, — серьезно и все так же просто сказала она.

— Мда-а! — промычал Жихарев. — Это хорошо… очень здорово, должен я вам сказать. Он вас тоже любит… и все собирался поехать за вами, но не успел. Вчера утром совсем уж было собрался, а тут — война! Я ему: ты поезжай, повидайся с женой, дочкой, с Даниловкой своей… А он: какое я имею право? Чудак!

У ворот военного склада стоял часовой с винтовкой. Он не пропустил Жихарева и Наташу во двор. Жихарев начал было уговаривать часового, пуская в ход свое красноречие. Часовой мрачно поглядел на него и решительно проговорил:

— Гражданин! Вам сказано — нельзя, ну и нечего тут рассыпаться. Отойдите подале, вон туда!

Минут пятнадцать Наташа и Жихарев стояли на другой стороне улицы, ожидали, не выйдет ли Ершов вместе с обмундированными. Наташа не выпускала из рук свой узел, и, когда Жихарев из джентльменской вежливости хотел помочь ей, она решительно запротестовала.

— Он не тяжелый, — сказала она. — И потом — своя ноша не в тягость.

Ершова они так и не дождались, несмотря на то что, пока стояли, прошли две роты красноармейцев в новых гимнастерках, сапогах и фуражках.

— Неужели его уже отправили? — сказал Жихарев, когда прошла третья рота, обдав его и Наташу пылью и терпким дегтярным запахом новых сапог. — Он же обещался забежать в редакцию, попрощаться. А может быть, он уже в редакции, нас ищет? Пойдемте скорее.

В редакции Стебалов сообщил: Ершов заходил минут десять назад и сказал, что будет ждать Жихарева и Наташу в номере.

Действительно, Алеша был в номере. Он встал навстречу Жихареву и Наташе — высокий, стройный, весь в военном, но без фуражки, остриженный наголо, неузнаваемый, совсем иной по сравнению с тем, каким уезжал из Даниловки. И все же Наташа сразу признала его, родного, незаменимого. Она сунула куда-то в сторону — не то на стол, не то на какую-то тумбочку — свой так бережно хранимый все время узел и, обеспамятев, кинулась к мужу и замерла, припав головой к груди, обхватив его своими жестковатыми руками.

Ершов, улыбаясь, медленно и нежно гладил жену по голове, прикрытой белым платком с синими и розовыми цветочками.

— Ты одна?

— Одна, — прошептала Наташа, чувствуя, что от волнения потеплело в ее груди и на глаза навертываются слезы.

— А Катя? — спросил Ершов, не сходя с места и продолжая гладить платок жены своей длиннопалой крупной ладонью.

Он понимал, почему она приехала, и внутренне одобрял ее приезд, но ему хотелось бы и с дочкой попрощаться, уходя на войну.

— Катю я у мамы оставила, — сказала Наташа, слегка отстраняясь от мужа и поправляя платок на голове. — Маленькая она… Куда ее…

— Жаль, — вздохнул Ершов.

— Ты надолго? — спросил его Жихарев, стоявший поодаль от обнимавшихся мужа и жены и все время пристально и завистливо наблюдавший за ними.

Ершов вскинул руку и посмотрел на часы, купленные им на толкучке вместе с Жихаревым всего неделю назад.

— Ровно два часа в моем распоряжении, — ответил он.

— Тогда я пойду в редакцию, сдам статью… а проводить тебя приду.

— Ладно, — согласился Ершов, поняв, что друг хочет оставить его наедине с женой, и про себя поблагодарил Жихарева за такую деликатность, которой до сих пор не наблюдал за ним и, по совести говоря, не ожидал.

Когда он, закрыв за другом дверь на ключ, возвращался обратно, Наташа снова бросилась к нему. Она была в летнем голубом платье, всегда нравившемся Ершову, от нее веяло теплом ее разгоряченного ходьбой и жаркой погодой тела и привычным запахом ее любимых духов «Ландыш». Он молча взял ее на руки, как ребенка, жадно целуя в сухие горячие губы.

2

Потом они сидели рядом, обсуждали, как им дальше быть. Ершов был уверен, что война долго не продлится и он, самое позднее к зиме, вернется. Тогда они переедут в город. Квартиру ему, конечно, дадут и после войны, как обещали. С фронта он будет регулярно писать ей письма. За него она может быть спокойна: он пулеметчик, а у пулемета есть броневой щиток, обороняющий голову, так что пулеметчик почти неуязвим в боевой обстановке. Пусть она бережет Катюшу и ближе держится не только к своим родителям, но и к Половневым: они люди хорошие и всегда помогут, если что.

Наташа слушала Алексея внимательно, не спуская с него восторженно-влюбленных глаз, и все, что он говорил, казалось ей абсолютно правильным, нужным, умным. Она поняла, что ревность, испытанная ею с особенной остротой сегодня утром в вагоне, ее подозрения насчет какой-то красивой городской девушки совершенно напрасны. По тому, как Алеша встретил ее, как целовал, она убедилась, что его отношение к ней осталось прежним, неизменно любовным и теплым. А ей больше ничего и не нужно было, и она ни разу не упрекнула его ни за то, что он долго не приезжал домой, ни за то, что он не послушался Жихарева, не стал ждать, когда его призовут, не согласился на роль газетчика в начавшейся войне, хотя и думала, что эта роль была бы гораздо безопасней, чем роль пулеметчика.