О чем они мечтали

После выступления Рославлева уже не столько говорили о стихах Ершова, сколько возражали против отрицания его талантливости. У Рославлева нашлись сторонники. Они самоотверженно старались отстоять его точку зрения. Выступил и Андрей Травушкин. Он согласился, что Ершову не следует покидать колхоз, дабы не оторваться от жизни, но все же признал в земляке и «некоторые способности». А в заключение подверг два стихотворения сокрушительному разносу, как «технически не сделанные».

Андрей Травушкин был немного ниже среднего роста, лицо у него круглое, с непомерно большим лбом и острым подбородком. Волосы тоже длинные, как и у Рославлева, цвета поджаренного хлеба, зачесаны назад. Он имел приятный, звучный голос и говорил четкими закругленными фразами. Казалось, каждое слово его продумано и взвешено. И пока Травушкин говорил, Ершов соглашался с ним, так же как и с Рославлевым. Но вдруг он вспомнил: Андрей Травушкин собирается жениться на Гале Половневой — и тогда и речь его и весь он сам вызвали в Ершове неприязненное чувство. Хотелось сказать ему что-нибудь резкое, обидное, но сдержался. «Не место и не время сводить с ним счеты тут!» — подумал Ершов.

Выступлением Травушкина прения были закончены. Лубков дал слово автору.

— Что я могу сказать? — смущенно проговорил Ершов, поднявшись (он сидел в первом ряду вместе с Жихаревым). — Спасибо за внимание. А стихи мои верно слабые, сам чувствую и вполне согласен с товарищем Рославлевым и другими. И насчет переезда в город товарищ Рославлев, по-моему, прав. Учиться мне нужно — это да! Но учиться можно теперь и в деревне.

В заключительном слове Лубков обрушился на Рославлева, обвинив его в равнодушии и бюрократическом подходе к талантливым людям.

— Товарищ Рославлев советует Ершову оставаться в деревне и потихоньку писать. Во-первых, почему потихоньку? Ершову надо писать не потихоньку, а во всю мощь своих сил. Такие речи не поднимают творческую энергию, а угашают ее. Да, да! Угашают! Яркое подтверждение тому — слова самого Ершова, который соглашается с Рославлевым. Во-вторых, почему Ершову не переехать в город? Оторвется от почвы? А разве в городе нет никакой почвы? Разве в городе меньше условий для роста и связи поэта с современностью? Я порекомендовал бы самому товарищу Рославлеву, который так рьяно печется о связи Ершова с жизнью, поехать в село и годика два-три поработать там молотобойцем, например, как Ершов. Рославлеву это было бы полезно. Он ведь отродясь не жил в деревне и физическим трудом никогда не занимался. Посмотрели бы мы тогда, много ли он написал бы.

И дальше Лубков говорил о том, что профессиональное разделение труда у нас играет большую прогрессивную роль и долго еще будет играть, что в наше время надо быть хорошим специалистом своего дела, много знать, а знания даются не только образованием. Писатель, поэт должны много читать. На чтение требуется время. А где его взять человеку, работающему молотобойцем? Товарищу Ершову обязательно следует перебраться в город. Тут литературная среда, больше возможностей для роста и учебы.

— Что касается сомнений в талантливости Ершова, то я уверен, что Рославлева постигнет участь критика первой книжки Байрона. Этот критик написал, что Байрон не имеет дарования, и советовал ему бросить писать стихи. Прочтя такой отзыв, Байрон в своем дневнике записал приблизительно так: «Я докажу, кто из нас более даровит». Как известно, Байрон превосходно доказал это. Надеюсь и уверен, что товарищ Ершов со временем тоже трудами своими докажет, что все сомневающиеся в его способностях ошибались.

Эти слова Лубкова были поддержаны аплодисментами и возгласами:

— Правильно!

Через два дня после этого вечера Ершов покинул город. В кармане пиджака у него лежали документы об откомандировании его в распоряжение обкома партии и о принятии на работу литсотрудником в областную газету. Кроме того, он вез пачку денег — семьсот рублей с лишним — гонорар за стихи.

Ершов знал, что и документы и гонорар, выданный раньше срока, выхлопотал Жихарев, и не мог понять, то ли благодарить его, то ли ругаться с ним.

А в ушах еще долго звучали его наказы: «Смотри же, будь умником, а не принцем Датским. Без колебаний чтоб! В конце недели жду тебя!»

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Когда Галя, встретившись с ним в сенях, отвернулась от него, даже не поздоровавшись, Илья совсем растерялся и расстроился. Молча шагал он тот раз за Васей Половневым и Огоньковым в тракторную бригаду, ничего не видя и не слыша, запоздало соображая, что надо бы остановить Галю и заставить выслушать его. Так бы, наверно, и сделал, но постеснялся не вовремя подоспевших друзей. А зря постеснялся. Именно при них-то и следовало все объяснить, как было дело. А теперь — всё! Галя не только встречаться не захочет, разговаривать с ним не станет. Вот что натворил проклятый Огоньков!