О чем они мечтали

— Да какое ты имеешь право так говорить и думать? — возмутился Жихарев, покидая редакторское кресло. — Ты — талант, понимаешь — талант!

— Совершенно верно: талантливый осел и идиот! — заметил Ершов.

— А раз талант — ты себе не принадлежишь, — не обращая внимания на его реплику, продолжал Жихарев. — Ты не можешь делать, что тебе вздумается, и жить там, где нравится. Талант обязывает человека всю жизнь свою подчинить одному: созданию условий, благоприятствующих развитию и росту…

Став против Ершова в позу заправского оратора, Жихарев жарил как по писаному, размахивал руками, хмурил брови, говорил громко, словно перед ним была целая аудитория. Ершов терпеливо слушал. Поэт, писатель должны жить в Москве, Ленинграде. Там большая культура, там все условия для роста и развития.

Но договорить Жихареву не удалось: вошел редактор. Оборвав свою речь, Жихарев стал извиняться за вторжение в кабинет.

Редактор суховато сказал:

— Ничего. Садитесь. Я вас слушаю.

Жихарев, не садясь, сделал широкий жест рукой:

— Поэт Ершов, о котором я говорил вам по телефону. Огромный талант! Черноземная сила! Новый Кольцов. Кстати, и звать Алексей Васильевич. Символическое совпадение. Вот смотрите! — он вынул из своего желтого портфеля одну из тетрадок Ершова, положил ее перед редактором. — Исключительные стихи! Ничего подобного в последнее время я не читал ни в одном журнале, не говоря о нашем альманахе. Прекрасная лирика новой колхозной деревни. — Он вдруг схватил тетрадь, раскрыл ее и стал декламировать, словно выступая со сцены, нараспев скандируя слова, голосом подчеркивая важные по смыслу места:

Смяв перезвон ручьев и крик грача,
Большое эхо прокатилось гулко.
Из тракторного парка, грохоча,
Высокий «Интер» шел по переулку.
И, словно ранней радуясь весне,
Стучал мотор размеренно и четко,
И грузно мяла отсыревший снег
Его колес тяжелая походка.
И тракторист, что стиснул руль в руке,
Порой на путь смотрел из-под ладони.
А на машины рев невдалеке
Веселым ржаньем отзывались кони.

Дочитав одно стихотворение, Жихарев начал другое. Ершов сидел как на угольях. Сравнение с Кольцовым, слова «огромный талант», декламация — все это совершенно не соответствовало тому, что он сам о себе думал, как представлял встречу с редактором газеты. И он совсем растерялся.

— Хорошие стихи, — серьезно проговорил редактор, когда Жихарев закончил читать третье стихотворение. — Ну что же, сдавайте в очередной номер.

— Федор Федорович, — лицо Жихарева приняло вдруг выражение официальной важности и даже какой-то напыщенности, — по-моему, их надо дать подборкой на полполосы. Небольшое предисловие петитом. Напишу сам. Его портрет, — Жихарев небрежно кивнул на Ершова. — И строк двести стихов. Чтоб у читателя создалось более или менее полное представление. И получится замечательно! Мы с вами выдвигаем нового поэта!

— Не возражаю, — улыбнулся редактор. — А как Стебалов?

— Разрешите? — промолвил Ершов, бурно краснея.

— Погоди, Алеша! — нетерпеливо отмахнулся от него Жихарев.

— Подготовьте побыстрей и сдайте, — сказал редактор, обращаясь к Жихареву. — Обязательно покажите Стебалову. А с вами, товарищ Ершов, давайте поговорим попозже. Извините, сейчас недосуг. Видите — гранки.

— А насчет работы как? — поспешно задал вопрос Жихарев.

— В вашем отделе есть место литсотрудника. Вот и возьмите. Скажите Александру Степановичу, что я не возражаю. Пусть оформит все как полагается.

— Благодарим, Федор Федорович, большое спасибо! — сказал Жихарев, беря Ершова под руку. — Пошли, Алеша.

Так Ершов и не успел ни сказать что-либо, ни возразить, ни даже условиться с редактором, когда зайти для разговора. Жихарев с силой тащил его по коридору.

— Сам позвоню после. Успеешь. Исключительная удача нам с тобой сегодня. Редактор, видать, в духе. А здорово я его. Быстрота и натиск! Но в подобных случаях рекомендуется в кабинете не задерживаться, пока редактору не почудилось что-нибудь сомнительное…

Пнув ногой дверь, он ввел Ершова в большую светлую комнату.

— Приказ Федора Федоровича: заснять немедленно! — Обеими руками Жихарев грубовато подтолкнул Ершова к бледному длиннолицему молодому человеку, сидевшему за столом, заваленным фотоснимками. — В завтрашний номер.

Молодой человек встал, посадил Ершова на стул и, наведя на него фотоаппарат, стоявший на треноге, щелкнул и раз, и два.

— Есть, — тихо сказал он и снова сел за стол. — К трем часам будет готово.

Затем Жихарев и Ершов отнесли тетрадку стихов в машинописное бюро, и там Жихарев, поставив крестики над стихами, которые надо перепечатать, попросил тоже не задержать. Так, без каких-либо помех, было оформлено появление в свет нового поэта.

2