О чем они мечтали

— Отчасти. Неважно! Девочки запишут. Сегодня с утра лекция неинтересная. Доцент один… будет жвачку жевать. Он ее жует лет десять. Все одно и то же. Страшно скучно.

— О чем?

— Литература девятнадцатого века.

— Такой интересный предмет и… жвачку…

— Дело не в предмете, а в человеке, — назидательно сказала Ольга. — Что же ему делать, если у него ни одной живой мысли? Говорит, как по канату идет. По писаному и то боится… как бы не попасть впросак. Все формулировки и цитаты выверены…

— Да, это скучно, — согласился Ершов. — А как там наш Травушкин? Вы его знаете?

— Еще бы не знать! Но почему он ваш?

— Из нашего села. Помню, я мальчишкой еще был, а он из школы, бывало, идет с книгами. Ни на кого не смотрит, с девчатами и ребятами не знался. Говорили, что читал много. Уже тогда прослыл в селе ученым.

— О да! — оживленно воскликнула Ольга. — Он и в самом деле ученый. Уйма знаний. Вот его слушать — интересно. На его лекции даже с других факультетов ходят. Он читает литературу двадцатого века.

Она стала прибирать со стола посуду. Ершов попросил разрешения закурить, свернул по привычке цигарку, насыпал ее махоркой, но, вспомнив совет Жихарева — курить в городе только папиросы, смял вертушку, сунул ее в карман.

— Что же вы не курите? — спросила Ольга.

— Раздумал, — ответил Ершов.

После продолжительного молчания Ольга снова задала ему вопрос:

— Вы частенько выпиваете?

— А что?

— Хочу знать.

— Нет, не часто, при случае. Когда же мне выпивать? Круглый год в работе. С непривычки, наверно, я и запьянел вчера. А почему вы спрашиваете?

— Видите ли… Жора говорит, вы талантливы. Да и у меня такое впечатление… извините, я вечером смотрела ваши тетрадки. Может, нельзя было?

— Почему же! Пожалуйста.

— Так вот, Жора собирается перетащить вас в город. Ну, я и подумала: не пропали бы вы тут. Среди писателей и журналистов есть богемствующие. Втянут они вас в свою компанию… а вы человек неискушенный… Да и сам Жора для вас небезопасен… это между нами, конечно, без передачи.

— Не быть мне в городе, успокойтесь, — холодновато оборвал ее Ершов. — И потом, если один раз вы меня увидели в таком состоянии — это ничего не доказывает.

— Вы обиделись?

— Не имею права.

— Может, я злоупотребляю положением хозяйки?

— Не замечаю.

— Ну ладно. Вижу, недовольны. Оставим этот разговор.

На пороге появился Жихарев:

— Живой, Алеша?

Он поздоровался за руку с Ершовым и Ольгой.

— Идем скорей. Договорился с редактором, хочет познакомиться с тобой.

— С каким редактором!

— Нашей газеты.

— Зачем?

— Надо, Алеша, надо.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

В помещение редакции Ершов входил с таким чувством, с каким верующий входит в храм. Здесь делается газета, здесь работают умные, образованные люди, по сравнению с которыми он, Ершов, малограмотный недоучка. Чудилось: даже стены, воздух пропитаны тут особенной торжественностью, настраивают на возвышенный лад. Но для Жихарева помещение газеты, вероятно, было чем-то обыденным, привычным. Он смело вошел в него, молча проследовал мимо женщины-швейцара, даже не взглянув на нее. В приемной редактора развязно и шутливо раскланялся с девушкой-секретаршей.

— Опоздали, — сказала девушка. — Уехал… Обещал быть через полчаса.

— Подождем под дождем! — весело произнес Жихарев. — Мы посидим там? — кивнул он на дверь кабинета.

— Пожалуйста, только как бы мне не попало. Он — строгий!

— Ничего, Сонечка, сошлись на мое нахальство.

Когда они вошли в кабинет, Жихарев приказал:

— Садись и читай газеты, — и дал ему «Правду», лежавшую на столе, а себе взял «Известия», располагаясь в редакторском кресле.

Минут десять они сидели молча, углубившись в чтение. Редактор не появлялся. Ершов отложил газету в сторону, спросил:

— Зачем ты все-таки привел меня сюда?

— Как зачем? Насчет работы… Стихи твои предложим.

— Какой работы?

— Вчера я подробнейшим образом излагал тебе свой план.

— Не помню.

— Жаль! Могу повторить. План сколь серьезен, столь и прост: мы с тобой сообща идем в литературу… пробиваемся в Москву. Но это нелегко, поэтому наш город должен стать для нас как бы трамплином. Вот я и хочу устроить тебя на работу в газету. Здесь мы атакуем Союз писателей, издательство, печатаем стихи в альманахе, издаем сборники, вступаем в члены союза. И так далее. Что касается газеты, то она по вопросам литературы будет в наших руках. Понятно?

— Нет. Помню, ты говорил, что познакомишь меня с писателями, с редактором альманаха, а о работе в газете и речи будто не было.

— Тогда кто-то из нас с тобой был зело на взводе! Скорей всего, не я, поскольку не ты меня привез с вокзала и укладывал в постель, а я тебя. Был, Алешенька, был такой разговор, и ты не возражал. А сегодня я договорился с редактором. Вот мы и пришли.

— Напрасно пришли, — угрюмо сказал Ершов. — Ну какой из меня газетчик?

— Ты что же, хочешь киснуть в своей Даниловке?

— Да, хочу киснуть в своей Даниловке.

— Ну и осел!

— Пускай. Но никуда я не желаю: ни в наш город, ни в Москву.

— Ты форменный идиот, Алешенька!

— Правильно! — согласился Ершов. — Но что могут осел и идиот делать в газете?